Она

Ну вот, опять мы добрались до постели. Когда этот разврат только кончится, я не знаю. Хотя вы будете свидетелями, моим попыткам избавится от нее не найдешь конца.

От входной двери в спальню тянется прерывающийся след из пальто, носков, чулков и нижнего белья. Досадно! Опять, уходя ночью, я не найду какого-нибудь носка или, как в прошлый раз, трусов. Трусы обязательно должны быть яркой расцветки или хотя бы светиться по ночам, чтобы в темноте их было легче разыскать.

«Подожди, не торопись так. Дай же мне перевернуть страницу пособия! Ага, эту ногу надо держать вот так, а вторую вот так. Стоп! Я, кажется, запутался. Давай все сначала. Тут написано, вывернуть бедро наружу... Зачем так кричать?! Я же еще не начал самого главного».

Нет, все-таки слабый я человек. И три главных мои слабости: к еде, сну и женщинам. Она знает это и бесстыдно использует.

Ах, как она готовит! Еда — это ее оружие массового поражения. Всякое сопротивление бесполезно. Она без промаха бьет по самому больному и уязвимому у мужчины — по животу. А надо заметить, все в жизни, кроме еды, вызывает у меня безразличие и тоску. Еда — единственное, что дает мне уверенность в себе, толкает на духовные проявления, и наполняет этот мир хоть каким-то содержанием.

И каждый раз, как я набираюсь решимости, сообщить, что я ухожу от нее, она предлагает прежде подкрепиться. После небольшого пиршества я превращаюсь в одно большое и доброе лицо с заплывшими глазами. Тихо, чтобы не спугнуть поглощенную пищу неосторожным движением, дыша через раз и волоча щеки по полу, я отползаю от стола. Сил хватает только, чтобы доползти до постели, где она уже в нетерпении поджидает мое упитанное тело. Она медленно меня раздевает и приступает к своей трапезе. И если бы не моя бдительность, она бы давно сожрала меня целиком. Часто, просыпаясь по ночам, я слышал ее аппетитное чавканье, и видел, что ноги уже обгрызены по коленку. Хорошо я такой здоровый, и к утру у меня вырастали новые.

«... Так, а теперь встань на четвереньки и покажи мне язык. Тут написано, что таз должен быть выше плеч. Я сказал, выше! Еще выше!... А-а-а! Осторожнее! Я же так задохнусь».

А как она плачет?! О, она умеет правильно плакать. Чувствуя, что я собираюсь сообщить о нашем разрыве, она бросается на диван реветь, и юбка ее задирается ровно настолько, сколько нужно моему проклятому воображению, чтобы тут же на диване ее и захотеть.

В юности я полагал, что секс — самое главное в жизни. Теперь я стал старше и убедился, что так оно и есть. Жизнь с точки зрения секса можно поделить на несколько этапов. Детство, которое сменяется юностью, потом юность уходит, приходит секс, потом приходят дети, потом снова приходит секс, потом приходят внуки, потом снова приходит секс, который должен плавно завершаться все тем же детством.

Ее же энтузиазму в постели не сравниться ни с чем. Наш секс с ней больше похож на непримиримую борьбу. Мы боремся с сексом каждый день. И в такой позиции с ним боремся, и в другой боремся. И она, похоже, готова погибнуть в этой неравной борьбе, но не сдастся никогда.

Я же стал уставать от дикости и изощренности в постели. Все чаше хочется простого и понятного секса. Прийти вечером с работы, поужинать, почитать или посмотреть телевизор, лечь в темноте в постель, нащупать рядом теплое и живое тело, и тихо, не производя лишних движений, закончить трудовой день.

«... Как все же трудно выбрать одну из существующих в сексе трех тысяч пятисот восьмидесяти семи позиций. Постоянно приходится ломать голову. Просто не секс, а Академия наук какая-то...»

Избавиться от нее я пытался разными способами. Но она оказалась хитрее, чем я думал. Ей невозможно опротиветь ничем. Я напивался в лоскуты — она, как ни в чем не бывало, взваливала меня на свои хрупкие плечи и тащила до дому. В конец обессилив от неподъемной ноши, она бросала меня на улице, и, проклиная последними словами, делала вид, что уходит. Но я и не думал расстраиваться. Как только ко мне начинала приглядываться какая-нибудь добрая женщина, интересуясь, не надо ли мне помочь куда добраться, она объявлялась тут как тут. И еще долго по окрестным дворам разносились ее ругательства в адрес обнаглевших баб. «Безобразие! Мужика на пять минут без присмотра оставить нельзя!»

«... А теперь встань вверх ногами и отпусти руки. Не бойся, я же держу!...»

Ну вот, опять уронил ее на голову. Она, кстати, и виду не подала, что больно. Ослаб я что-то за последнее время, надо будет в выходные потренироваться со штангой.

Потом я сменил тактику и решил сделать все, чтобы быть застигнутым врасплох ее мужем. Я наплевал на наш условный знак — «женские трусики в окне» и врывался к ней в квартиру, зная, что он точно там. Не давая опомниться, я хватал ее на руки, тащил в постель и дико орал, кончая. Муж упорно не появлялся. Тогда я начинал бегать в одной майке и носках по квартире, заглядывая под все кровати и распахивая шкафы, изображая свихнувшуюся от желания насиловать все, что еще движется, гориллу. Однако, что я ни делал, ему не удалось застигнуть нас вдвоем. Куда она его прячет, я так и не смог определить.

«... Так, эту грудь я беру в левую руку, а вторую... Стоп! Халтурщики, они забыли написать, куда девать вторую!...»

И ведь мне не к чему даже прицепиться. Она никогда со мной не спорит, никогда не показывает свой характер. Я могу часами доводить ее намеками на мои похождения с другими женщинами, ее молчание становится только упорней. Но я-то вижу, как она до обморока ревнует меня ко всему, что не является ею. Она ревнует меня к женщинам, мужчинам, животным, вещам и воспоминаниям. Из ревности она отравила последовательно трех моих кошек. В отместку мне пришлось спустить в туалет ее любимую канарейку.

«... Ну а теперь походи по мне, а потом побудь моим одеяльцем...»

Как мне все-таки тепло под ней! Плутовка, она так приучила меня к себе, что я уже давно разучился вырабатывать тепло, когда ее нет рядом. И если она теперь перестанет греть меня, то я, возможно, просто окоченею и умру.

И я всегда спрашиваю у себя: ну что, скажи, зажравшаяся сволочь, тебе еще надо?! Какого еще ляда, упрямая скотина, тебе не хватает?! Посмотри кругом! Ведь такие женщины на дороге не валяются. Ведь сдохнешь, лучше не найдешь.

Тем не менее, я собрал остаток сил и решил использовать последний мой шанс, а именно, применить способ ящерицы.

Сначала я отбросил одно ухо, потом у меня выпал один глаз. Но она, как ни в чем ни бывало, продолжала любить меня, утверждая, что так даже лучше — у нее будет меньше конкуренток. Но я уже не мог остановиться, я уже увлекся процессом распада. Нога долго волочилась, но, в конце концов, отпала и она. Потери преследовали меня одна за одной. Все тело покрылось гноящимися язвами и тогда я понял, что конец уже не за горами. Жить осталось немного, и я решил посвятить остаток минут созданию бессмертного творения, чтобы рассказать о ней. Она — все! Жизнь без нее бессмысленна. Жизнь с ней все также бессмысленна, но зато много приятней. Она лишает сил, которых становится бесконечно много. Она — Черная Дыра. Противиться ее притяжению уже не в силах ничто, кроме, быть может, меня. Но и мне осталось недолго. Скоро отвалится вот это, а сразу потом откатится голова. И некому будет проснуться, чтобы облегченно вздохнуть и радостно возопить, какой только нелепый ужас не приснится этой дурацкой башке!

Я вздрагиваю и просыпаюсь. Пошарив в темноте рукой, я с тоскливой радостью нахожу ее рядом. Может, придушить ее подушкой? Нет, я успею это сделать всегда. И с этой счастливой мыслью, я снова засыпаю.