Солдат и мальчик

Они встретились неподалеку от воинской части... Сразу же за казармами, в небольшом перелеске, после дождей появлялись целые выводки сыроежек. Ломкие и хрупкие, они не представляли особой ценности для настоящего грибника. Но если их аккуратно укладывать в плетеную корзину, то вполне можно было донести домой - целыми и невредимыми.

Мальчик любил собирать сыроежки. Солдат не любил, потому что у него не было такой удобной корзины, как у мальчика, и его сыроежки ломались и крошились. Командир не любил грибное крошево, и всякий раз солдату приходилось отдуваться за свою нерасторопность.

Они не впервые встречаются в этом перелеске, и солдат всегда удивлялся, что у мальчика грибы один к одному, а у него глядеть тошно.

И однажды мальчик, сжалившись над солдатом, пообещал подарить ему точно такую же корзину. А солдат пообещал сделать ответный подарок - значки и, если удастся, то и самый настоящий солдатский ремень.

И вот сегодня у них должен был произойти обмен... Завидев мальчика, солдат, продираясь сквозь заросли, поспешил к нему.

- Ну что, малый, принес?

- Ага. А где ты был? Почему опоздал? Я вот тут для тебя набрал почти полную корзину грибов.

- Это ты раньше пришел, а у меня - служба, - важно сказал солдат.

- Мне не терпелось получить значки.

- Вот они, - протягивает солдат горсть побрякушек. Значков было штук девять и все разные.

- А ремень?

- Ишь, какой шустрый! Его знаешь, как трудно достать? Может, получится в другой раз... Мальчик вздохнул.

- Да ты не переживай. Я - человек слова. Не только ремень будет, еще и пилотка... со звездочкой.

- Честное солдатское? - с замиранием сердца спрашивает мальчик.

- Я похож на трепло? - красноречиво кивнул он на значки.

Мальчик даже подскочил от восторга, что, быть может, уже завтра или пускай через три дня он, наконец-то, станет обладателем самого настоящего солдатского ремня да к тому же еще и пилотки.

- Ух, ты!

Не в состоянии скрыть восторга, он тоже хочет что-то сделать для солдата. Корзина не в счет, она мелочь по сравнению с теми чудесными вещами, при виде которых любой пацан с их улицы ну просто лопнет от зависти.

- А ты? Что хочешь ты? Я для тебя все... ну все-все, что скажешь.

Солдат опускается в высокий и густой папоротник, жестом указывая мальчику сесть рядом. Закурив, предлагает сигарету юному приятелю.

- Я не курю вообще-то, - растерянно говорит мальчик, - но если нужно...

- Молодец, не нужно. Тебе сколько лет?

- Скоро одиннадцать. А тебе?

- Девятнадцать...

- Когда и мне будет столько, я тоже солдатом стану. А здорово быть солдатом?

- Не очень, усмехнувшись чему-то своему, гладит он мальчика по голове.

- У тебя отличные волосы - светлые и нежные, как пушинки.

- Мне не нравятся.

- Почему?

- Девчачьи. Пацаны дразнятся...

- Они дураки - твои пацаны и ничего не понимают в жизни. - Так что бы ты хотел дать мне взамен пилотки? - возвращается солдат к началу разговора, продолжая перебирать грубыми пальцами волосы мальчика.

- Не знаю... Лучше ты сам скажи, чего хочешь.

- Ты ведь добрый мальчик и все отдашь дяде солдату? У тебя такие волосы...

- Ты хочешь мои волосы? - изумился мальчик. - Вообще-то я могу постричься наголо и принести их тебе...

- Ну, вот еще придумал! - сердится солдат. - Мне нравится, когда они растут на твоей голове, - и, не сдержав порыва, целует мальчика в самую макушку.

Мальчик инстинктивно прижимается к солдату, как если бы это был старший брат. Как бы ему хотелось иметь такого друга!

Сегодня ночью ему приснился этот солдат, точнее его запах...

"Может потому, что я так сильно мечтал о значках и ремне?" - решил про себя мальчик.

И теперь он почти слился с ним и ему нравится, как солдат гладит его голову, тонюсенькую шею, трется своей чуть шершавой щекой о его щеку.

У солдата очень большая и грубая ладонь. Особенно это чувствуется, когда он просовывает ее мальчику под рубашку, поглаживая спину и опуская руку под резинку трико, поочередно сжимая то одну, то другую ягодицы.

А еще от солдата пахнет табаком и потом, и от этих запахов у мальчика становится тревожно на душе. Нет, не страшно, а именно тревожно. А солдату нравится вдыхать запах мальчика, так похожего на девочку.

Он целует мальчика в розовые, чуть влажные губы. И каждый последующий поцелуй длится дольше предыдущего. При этом мальчику кажется, что солдат дрожит. И хотя ему не очень-то нравятся эти поцелуи, а если честно, то и вовсе не нравятся, однако он не сопротивляется, боясь обидеть своего щедрого друга.

Неожиданно солдат подносит указательный палец к своему виску и со словами "пиф-паф" вытягивается во весь рост на влажной траве. Мальчик смеется, потом тоже делает себе "пиф-паф" и падает рядом с солдатом.

Тот подхватывает сильными руками легкое тело мальчика и укладывает его на себя. - Земля холодная - простудишься, - объясняет он.

- А ты не простудишься?

- Нет. Я закаленный и горячий.

- А я разве холодный?

- Не знаю, - усмехается солдат. - Это еще надо проверить...

- У всех людей температура тела одинаковая, - рассудительно говорит мальчик, уютно устроившись на большом теле солдата. - Если, конечно, кто-то не болен гриппом.

- Ну, если одинаковая, тогда мы по очереди будем лежать друг на друге, чтобы не заболеть. Согласен?

- Ага! А ты не раздавишь меня? Ты такой большой и сильный...

- Ну вот, еще и обижаешься, когда пацаны обзывают девчонкой. Какой же ты будущий солдат, если боишься, - разочарованно зевнул солдат.

- Я не боюсь! Ты не думай...

- А вот мы сейчас проверим, - говорит солдат и крепко сжимает его в своих объятиях. - Больно?

- Не а...

- А сейчас?

- Я же сильный!

- Люблю таких сильных парней, как ты. Хочешь дружить по настоящему?

- Да! - задыхается от счастья мальчик. По правде говоря, он не знает, как могут дружить солдат и мальчик. Но ему всегда хотелось иметь настоящего друга - сильного и доброго, с которым можно было бы говорить на равных, такого, как этот солдат. Он совсем не зазнается и еще позволяет на нем лежать...

- Поцелуй меня, - просит солдат.

- А разве друзья целуются? - удивляется мальчик. - Целуются тети с дядями.

- Если друзья настоящие, они тоже целуются.

- Самые - самые настоящие? - уточняет мальчик.

- Ну да, - нетерпеливо говорит солдат, - если ты, конечно, не против быть самым-самым... - А ты? Ты не против?

- Я же позволил тебе лечь на меня. Такое только очень близким друзьям позволяют.

- Я хочу быть твоим другом, сильно хочу! - признается мальчик и целует солдата в губы.

- Еще, - заплетающимся языком просит солдат, - пожалуйста, еще. Я сильно хочу... быть твоим другом.

И снова мальчик целует его. И тогда солдат, не выпуская его губ из своих, переворачивает мальчика на спину, осторожно подминая под себя.

- Тебе не больно? - шепчет он.

- Нет. Ты не слишком тяжелый.

- Вот и хорошо. А теперь угадай, чего я больше всего на свете хочу. Ты - пилотку и ремень. А я?

- Не знаю... Он еще не успел подумать, чего может хотеть солдат, как услышал:

- Целовать тебя всего.

- Но ты и я... мы и так целуемся.

-Какой ты еще глупый. Я же сказал: всего...

Мальчик и не заметил, как солдат стянул с него спортивное трико и теперь жадно целует те места, которые еще минуту назад скрывали трусики.

Недоразвитый клювик мальчика оказывается во рту солдата. Ему щекотно и немножко стыдно. Но если его друг так хочет... Разве он может ему отказать?

Между тем, членик его уже так набух, как это часто случается по утрам, когда мальчику хочется пи-пи.

В такие минуты клювик становится твердым-претвердым, и раза в два больше, чем обычно, когда не хочется пи-пи.

Вспомнив об этом, мальчик испугался: если он не выдержит, то может написать прямо в рот другу и тогда их дружбе конец.

- Не надо, - просит он. - Тебе разве не противно? Целуй лучше в губы.

Солдат пощекотал влажным и горячим языком набухший кончик детского перчика, не охотно оторвался от этого занятия и лишь после этого сказал:

- Совсем не противно. С чего ты взял? Ведь я твой друг. Настоящий! А ты - нет.

- Почему? - удивляется мальчик.

- Потому что ты не хочешь целовать меня сюда, - дрожащей рукой солдат расстегивает ширинку и из нее выныривает нечто такое громадное, чего мальчику до этого мига еще не доводилось видеть.

От неожиданности от вздрагивает и в страхе зажмуривается. И лишь спустя минуту, до него доходит: это то же самое, что и у него, только раз в пять или семь больше.

- Ну вот, - прерывает его мысли солдат, - а еще клялся в настоящей дружбе...

- Я... разве... отказываюсь, - шепчет мальчик. Голос его куда-то исчез. - Но я же не знал, что ты любишь... ну... когда целуют твою пипиську.

- Пипиську? Ну да... я понял!

Он огорченно вздыхает, медленно запихивает обратно в штаны сильно возбужденный и оттого не послушный член, всем своим видом выказывая обиду и, давая понять, что поищет себе приятеля в другом месте.

- Не надо, - испуганно шепчет мальчик. - Не обижайся и не прячь его. Я буду целовать сколько ты захочешь, хоть час, хоть два. А хочешь - до самого вечера. И завтра тоже, и всегда. - Он чуть ли не плачет: так ему обидно потерять друга.

Из-за таких пустяков их только что зародившаяся, еще такая хрупкая, как молоденькая сыроежка, дружба может превратиться в грибное крошево.

- Сладкий мой, - гладит его солдат, - не плачь. Я же - человек слова, и мы будем дружить сколько ты захочешь.

Он берет мальчика за шею и нежно, но твердо притягивает его голову к своему члену. - Целуй сколько сможешь...

Мальчик неуклюже обхватил маленькими ладошками солдатский фаллос и чмокнул в толстенную, словно груша, головку. Из дырочки, что посреди головки, выкатилась прозрачная капелька и застыла.

Мальчику показалось, что солдат тоже хочет пи-пи, и он на миг перестал целовать эту пылающую каким-то удивительным огнем грушу, пахнущую почти так же, как губы солдата... - Целуй! Чего же ты? - нетерпеливо говорит солдат. И мальчик целует его в эту капельку. - Возьми конец в ротик! - командует тот.

Головка сразу же заняла весь рот и на большее там попросту не хватило бы места, даже для той капельки. Поэтому мальчик не столько испугался, сколько удивился, когда его рот стал быстро наполняться чем-то вязким и теплым, похожим на кисель.

Но эта жидкость по вкусу совсем не походила на кисель: она не была сладкой, она не была горькой или соленой... Она была как будто бы совершенно безвкусной. И в то же время некий необъяснимый привкус в ней мальчик уловил.

Что-то едва уловимое и давно забытое... не совсем такое, но похожее...

- Глотай скорее! Ну же! - сквозь дикие всхрапы выкрикивает солдат.

Мальчик послушно глотает, но оно все не кончается.

"Чудно, - думает он, - почему так дергается и стонет солдат? Если ему больно, почему он не вытащит свою пипиську изо рта? А может, ему приятно, вот он и стонет. Может, всем дядям и солдатам с большими пиписьками очень сладко, когда они суют их кому-нибудь в рот? И почему они у них такие большие? Это же так не удобно, когда такие большие. Даже во рту не помещаются. И в трусиках им тесно... А моя пиписька поместилась у него вся целиком, даже с яичками. Я же чувствовал, как было горячо. Но почему тогда я не стонал? И почему у меня ничего такого не текло, а у него продолжает течь?"

В его голове роилась тысяча вопросов, и ни на один из них он не находил ответа. Конечно, он мог бы прямо сейчас задать их солдату, но как, если рот занят этой набухшей головкой, которую солдат и не думает вынимать.

Сам же он не может выплюнуть ее, потому что солдат цепко держит его за шею - головы не повернуть. И стонет, стонет...

Но вот мальчик кончил глотать, во рту стало свободнее, головка сделалась помягче. И хотя он продолжал посасывать эту странную соску, из нее, наконец, перестало капать.

- Шире рот, - скрипнул зубами солдат.

Мальчику показалось, что голос его друга стал похожим на голос пьяного человека, но он безропотно повиновался ему.

И тогда солдат с силой просунул головку в самую гортань мальчика. Ему стало трудно дышать. Он попытался освободиться хотя бы на сантиметр, чтобы не задохнуться и не умереть, но головка уже сама уменьшилась и мальчику стало чуть легче.

Солдат уже не стонал, лишь тяжело дышал, как после большого забега. Мальчик даже порадовался, что его другу, быть может, надоело это странное занятие. Но не тут-то было! Солдат взял его за руки и опустил их на свои тугие шары-яички.

- Мни их вот так, - показал он. - Мне будет приятно. Пожалуйста, дружок...

И мальчик начинает послушно мять эти тяжелые шары. Ему не терпится узнать, что находится в этих яичках. Уж не этот ли странный кисель? И для чего они вообще нужны мальчикам и дядям? Может, для того, чтобы их мять?

Между тем солдат качал своим фаллосом с такой быстротой, что мальчику казалось, будто набухшая головка постоянно находится в его горле.

Потом солдат на секунду замер, вот он уже изогнулся и так резко качнул передом, что весь его член целиком вошел в широко раскрытый, как у помирающего галчонка, рот мальчика. И тут же хлынул густой поток этого странного киселя.

Солдат застонал громче прежнего. Вскоре этот стон перерос в жуткий вопль и закончился то ли коротким вскриком, то ли всхлипом.

Дернувшись в последний раз, словно в эпилептическом припадке, он затих.

Мальчик, уже не ожидая команды, глотал последние, убывающие порции жидкости, будто делал это каждый день много лет кряду...

- Ты устал, дружище? - хрипло говорит солдат, вынимая из онемевшего от неустанной работы рта мягкий и сразу уменьшившийся вдвое член. - Это ничего. Так только в первый раз бывает, потом привыкаешь...

- Тебе хорошо? - спрашивает мальчик, едва двигая челюстями и с удивлением разглядывая порозовевшее лицо солдата.

- Очень. Спасибо тебе. Ты меня здорово выручил. Я очень хочу с тобой дружить. А ты?

- Да... - не слишком уверенно отвечает мальчик. - А по-другому как-нибудь можно дружить, - на всякий случай уточняет он.

- Можно, - усмехается солдат, вспоминая своего командира - старшину, который так страстно обожал сыроежки и... солдата, точнее его попку. - Можно, - повторяет он с затаенной мстительной тоской в глазах, - но не сейчас, а когда подрастешь. А пока - лучше так, если ты не против.

- Я согласен, - вздыхает мальчик.

- Из-за пилотки и солдатского ремня?

Мальчик пожимает худыми плечами. Солдат нежно привлекает его к своей груди и целует, укладывая его голову со светлыми, как тополиный пух, волосами на плечо. И сквозь тонкую гимнастерку мальчик слышит, как гулко бьется солдатское сердце.

- Скажи, а что это за кисель такой выливался из твоей пиписьки? - не выдерживает мальчик.

- Сперма, - машинально отвечает солдат.

- А у меня она тоже есть, эта... как ее?

Он тут же забывает незнакомое слово. - Пока нет. Но будет... скоро...

- Тогда и у меня вырастет такой же большой? - кивком головы указывает он на ширинку солдатских штанов.

- Да.

- И яички? - не унимается мальчик.

- Конечно.

- А что в них, в этих яичках? И для чего они?

- Для дела, - нехотя отвечает солдат. - Подрастешь малость - сам все поймешь. - Извини, мне ужасно хочется спать.

- А грибы?

- Довольно и того, что набрал ты. Спасибо. В другой раз опять набери. Ладно? Тогда у нас останется больше времени для... дружбы.

- Я тоже хочу спать, - зевает мальчик.

- Вот и хорошо. И вообще никому не рассказывай про нашу дружбу. Пускай это будет нашей тайной. Только тогда мы сможем по-настоящему дружить. Я подарю тебе пилотку, кожаный ремень и много других полезных вещей... Лады?

- Да! - твердо говорит мальчик.

Как и все мальчишки в мире, он обожал тайны.

* * *

Да, мальчик Гена обожал тайны. И о том случае никому не проболтался. Они стали регулярно встречаться в том перелеске и "дружили", как того хотел солдат.

Постепенно Гена привык к этой странной "дружбе" так крепко, что уже дня не мог прожить без солдата...

Спустя годы Геннадию стало ясно: тот не торопил события, понимая, что еще не вечер и мальчишка никуда не денется, все равно однажды у них получится то, к чему готовил его солдат.

Но обстоятельства распорядились иначе. Мать Геннадия решила перебраться в город, и увезла с собой одиннадцатилетнего сына с девчоночьими волосами.

Так и не стала попка мальчугана достоянием солдатского фаллоса. Судьба перехитрила солдата и уберегла на время мальчишку, уготовив ему другого любовника. Впрочем, тоже в военной форме…