Ваня и Ростик. Часть 7

Ваня, студент первого курса технического колледжа, смущенно медлил, доставляя своему петушку извращенные страдания... Конечно, - думал Ваня, скользя безнадзорным взглядом по совершенно не смущающемуся своей наготы маленькому Ростику, - Ростик... - думал Ваня, - ещё маленький... то есть он младше... младше... хотя, если посмотреть на него, на Ростика, с другой стороны... с другой стороны - не такой уж он и маленький, каким все привыкли его считать... вон какой у него, у Ростика, нехилый петушок! ну, и что? - думал Ваня пролетающими со скоростью света мыслями-пулями, - что с того, что маленький Ростик уже не такой уж и маленький? Ростик - брат... младший брат, и он, Ваня, его любит... да, любит этого коварного и вместе с тем такого непосредственного Ростика... и что, в конце концов, произойдёт плохого, если они... если он потискает маленького Ростика, невинно и вполне целомудренно пообнимает его, - кому от этого будет плохо? Ночью Ростик без зазрения совести залез к нему, к Ване, в трусы, и он, Ваня, кончил... и ничего... ничего от этого не случилось! В конце концов... в конце концов, он же, Ваня, не будет насиловать Ростика - не будет вставлять своего петуха ему в попку... ну, то есть, по-настоящему - не будет... да он, Ваня, и не особо прытко представлял, если уж говорить честно, как можно и как нужно засовывать петушка в попку, - ведь одно дело попку воображать, как это было с попкой Серёги, или с попкой играть, как это делал он только что с лежащим на животе Ростиком в реале, и совсем другое дело - проникать петушком вовнутрь...

- Ну, Ваня... ну! Чего ты ждёшь? - голосом, полным самого горячего и самого неподдельного нетерпения, маленький Ростик сбил Ваню с непростого и потому трудного для него пути интеллектуального напряжения. - Раздевайся...

- Ростик... - сказал Ваня... и, ничего больше не сказав, в немой и даже вопросительной сосредоточенности замолчал. Как будто специально... да, как будто специально и умышленно этот вредный Ваня, желал ему, Ростику, досадить, заставляя маленького Ростика ждать заветного мига в состоянии земной неопределённости.

- Ну, что? - нетерпеливо спросил Ростик, тем самым подталкивая слишком уж медлительного Ваню на его непростом пути восхождения к обозрению и даже, быть может, всецелому, но никогда не исчерпывающему себя и потому неисчерпаемому осознанию новых, еще неведомых горизонтов.

- Ростик, - сказал Ваня голосом, полным бездомной неопределённости, - я не совсем уверен, что мы делает правильно... и даже... даже... - Ваня беспомощно забуксовал, словно силы его уже начали покидать его, едва лишь он сделал первые и, попутно заметим, не самые уверенные шаги на пути своего восхождения.

- Ну? Что - "даже"? - подтолкнул Ваню нетерпеливый маленький Ростик.

- Мне даже кажется, что мы делаем... мы делаем всё это совсем неправильно, - закончил Ваня свою мысль, говоря это маленькому нетерпеливому Ростику и одновременно с этим вслушиваясь на ветру своего одинокого выбора в собственный голос сам.

О, мой читатель! Бывают в жизни такие сказочные и даже необыкновенные затмения, когда младший оказывается рассудительные и даже умнее, а то и мудрее старшего. Принято считать, что человек тем умнее, чем он больше знает. И это правильно, и спорить с этим или это опровергать было бы верхом неразумности и даже мракобесием. Но всякое знание, мой читатель, по мере своего накопления в каждой отдельно взятой голове всё дальше и дальше уводит наши головы от девственно неосознаваемой простоты восприятия окружающего нас мудрого мира... А сколько, спрошу я тебя, мой думающий читатель, наши головы усваивают всякого ложного и даже лукавого, которое так же точно рядится в тогу знания и тоже претендует - даже более агрессивно претендует - на наши слабые головы! . . Да, конечно: Ваня, шестнадцатилетний студент технического колледжа, был взрослее Ростика, и потому знал он об окружающем мире больше, чем Ростик... но, зная больше, был ли Ваня в душе мудрее маленького Ростика? - вот в чём вопрос! Словом, как бы там ни было, а только маленький Ростик своей детской и потому еще ничем не замутнённой интуицией почувствовал не очень понятную для себя, но вполне им, то есть Ростиком, видимую Ванину неуверенность и даже... даже - растерянность... и это тогда, когда всё так однозначно хорошо и даже многообещающе началось! И потом... он, маленький Ростик, уже был совершенно обнажен и даже гол - он, то есть маленький Ростик, уже пребывал в состоянии своего нетерпеливо ждущего результатов познания, он уже был в пути, он уже радостными глазами всматривался в вечно манящую звонкую даль, а Ваня ещё сидел в брюках и в футболке, и это тоже было негармонично и даже как-то противоестественно... вот и получалось, что Ване, старшему брату, нужно было неотложно и даже стремительно протягивать уверенную руку помощи!

- Ванечка... - проговорил маленький Ростик с той самой рассудительной интонацией, с какой он утром спрашивал-выяснял, не дурак ли Ваня... и - чтоб Ваня эту интонацию уловил и даже почувствовал, маленький Ростик сделал короткую, но вполне функциональную паузу... и только решив, что Ваня эту его рассудительно отрезвляющую интонацию бессознательно и даже душевно почувствовал и осознал, маленький Ростик продолжил, и продолжил не менее рассудительно. - Ванечка, скажи: что мы такого особенного делаем? - продолжая всё с той же рассудительной интонацией, самым бесхитростным образом спросил-поинтересовался маленький Ростик, но на этот раз он спросил вовсе не для того, чтоб услышать ответ старшего брата, а спросил он только для того и даже исключительно для того, чтоб ответить нерешительному Ване самому... и, уже не делая никакой, даже самой маленькой паузы, Ростик коротко и потому исчерпывающе полно проговорил: - Ничего мы особенного не делаем. Мы - играем. Раздевайся... ну, Ваня!

"Ну... " - сказал себе Ваня... и, резко приподнявшись, он, не поворачиваясь к Ростику лицом, столь же резким движением вскидываемых вверх рук не менее проворно, чем только что Ростик, сбросил с себя футболку и, метнув её на Ростикову кровать, уже менее решительно взялся за ремешок брюк... и, едва только брюки поехали вниз, как озверевший от столь длительного и совершенно непочтительного к себе отношения петушок с удвоенной силой рванулся вперёд, колом натягивая впереди трусы-плавки, отчего эти самые плавки-трусы в тот же миг врезались Ване в ложбинку между его, Ваниными, круглыми половинками... всё, оставалось снять трусы! Был бы Ваня сейчас один, он бы, испытывая такую несусветно масштабную и даже более чем сказочную возбужденность, без всяких проволочек сорвал бы трусы с себя прочь и, сжимая петушка в кулаке, повалился бы на кровать, чтоб безоглядно и безнадзорно с молодым весенним упоением отдаться кулачной оргии... да, если б он был один! Но сзади был Ростик, а впереди было неизвестно что...

Между тем, Ростик, затаив дыхание, ждал... Маленький Ростик ждал, а большой и даже местами уже вполне взрослый Ваня всё медлил и медлил... Ростик ждал, а Ваня медлил... и - голый Ростик, не понимающий этой суровой медлительности, невольно запротестовал:

- Ваня, Ваня, так нечестно! Я стоял к тебе передом, а ты...

Рывком приспустив с себя трусы-плавки, Ваня решительно повернулся к Ростику тоже передом... своим передом.

- Ух ты! - непроизвольно вырвалось из уст Ростика восхищенное восклицание...

То, что Ростик ощупывал и сжимал ночью, то есть в темноте неизвестности и, даже можно сказать, наугад, теперь было прямо перед его глазами, - здоровенный петух старшего брата Вани воинственно был устремлен вперед, сочно багровея залупившейся тупой головкой, зримо раздвоенной, которая, впрочем, достаточно элегантно расширялась у сдвинутой крайней плоти, отчего была похожа на шляпку-панамку, в которой маленький Ростик щеголял летом на даче... Ваня, видя столь непосредственную и потому совершенно бесхитростную реакцию приподнявшегося на локте Ростика, невольно улыбнулся... и, улыбнувшись, уже не думая о мнимых или реальных последствиях, а только чувствуя в своем юном теле шумящую радость предстоящего приключения, он, то есть Ваня - голый и стройный, пропорционально сложенный студент первого курса технического колледжа, привычно сжал, стиснул своего необыкновенно твердого и до боли напрягшегося петушка в кулаке... и - так, в голом виде, с зажатым в кулаке возбужденным членом он, то есть Ваня, сделал шаг вперёд...

Вот, вот она, самая главная страница этого неоправданно затянувшегося и не совсем однозначного сюжета! - воскликнет сейчас приободрившийся наступающей кульминацией читатель... и - будет не прав! Ибо кульминация давно случилась, и если ты, мой нетерпеливый читатель, этого не заметил, то в этом, поверь, не моя вина...

- Ложись... - маленький Ростик, чувствуя себя королём положения, с проворной готовностью отодвинулся к стенке, уступая старшему брату Ване место рядом с собой - Ванечка... ложись! - Маленькому Ростику по-малолетнему не терпелось... и Ваня, голый студент первого курса технического колледжа, по причине некоторого внутреннего смущения не совсем грациозно вытянулся правым боком рядом с Ростиком, но уже в следующее мгновение, не делая никаких передышек в пути, голый Ваня перевернулся на спину, одновременно увлекая маленького и счастливо покорного, безотказно податливого Ростика на себя: широко раздвинув, разведя в стороны стройные, в меру волосатые ноги студента первого курса технического колледжа, Ваня в один миг водрузил горячего Ростика на себя, руки его непроизвольно скользнули к попке - и, обхватив ладонями нежные и круглые, упруго-мягкие булочки маленького и бесконечно любимого младшего брата, Ваня с силой прижал, придавил тело Ростика к себе, изо всех сил стискивая, сжимая животами своего распалённого петушка и в то в то же время ощущая некую невольно волнующую твердость петушка Ростика...

- Росточка... - то ли прошептал, то ли выдохнул Ваня в самое ухо маленькому Ростику из самого сердца рвущийся жар безнадзорной юности, и в то же мгновение дислокация резко переменилась: подминая податливого, покорного Ростика под себя, Ваня, теперь уже сам, навалился на Ростика сверху, прижал, придавил его своим бодрым горячим телом и, быстрыми касаниями пересохших губ целуя Ростика в глаза, в нос, в губы, стал непроизвольно и сладко сжимать свои ягодицы, при этом как бы раскачиваясь, судорожно двигаясь всем своим телом на лежащем на спине Ростике, который, в свою очередь, видя такое восхитительно непредвиденное поведение старшего и даже любимого, до бесконечности любимого брата, тут же обхватил содрогающегося Ваню руками за шею...

- Росточка... - дрожащим голосом повторил-прошептал Ваня, обдавая лицо Ростика обжигающим, как ветер знойной Сахары, дыханием... и еще раз повторил-простонал, не прекращая своих сладостных содроганий: - Росточка...

Маленький Ростик не отозвался, - непроизвольно обхватив Ваню руками за шею и даже руки свои на Ваниной шее сомкнув, маленький Ростик лежал под Ваней с раздвинутыми, разведенными в стороны ногами, чувствуя, как твёрдый и неизвестно отчего вдруг ставший влажным Ванин петушок незримо, но ощутимо скользит по его животу, и там... там, где петушок совершал своё горячее победоносное скольжение, животы у них, у Ростика и у Вани, как будто слипались, - содрогаясь, то есть с чувством неодолимо влечения судорожно стискивая, сжимая свои упругие ягодицы, голый Ваня с сопением ёрзал на голом Ростике, время от времени не забывая при этом мимолётно щекотать сухими губами Ростику щеки, глаза и губы, и хотя маленький Ростик был мал и в подобных делах совершенно неопытен и даже, не побоимся этого слова, несведущ, тем не менее он, маленький Ростик, лежащий с раздвинутыми, разведёнными в стороны ногами, чувствовал, и не только чувствовал, а даже, кажется, смутно понимал, что старший брат Ваня сейчас делает какое-то своё, бесконечно увлекательное и потому неостановимое дело, и отвлекать на этом этапе старшего брата Ваню всякими интересными и прочими каверзными вопросами будет верхом и невоспитанности, и даже неделикатности... А кроме того, маленький Ростик параллельно с Ваниным петушком, прытко скользящим взад-вперед по его животу, чувствовал, как его собственный малолетний петушок наполняется незнакомым доселе чувством легкой и даже сладкой приятности...

Неожиданно Ваня по-детски, совсем по-мальчишески всхлипнул, жадно хватая ртом ускользающий воздух, содрогнулся раз и другой сильнее прежнего - и в то же мгновение, словно разом утратив ко всякому движению свой молодой интерес, обессилено замер, уткнувшись носом Ростику в шею... и в то же, в то же самое мгновение маленький Ростик ощутил-почувствовал, как живот его обожгло невесть откуда взявшейся горячей влагой... и даже не влагой, а целым потоком непонятно какой клейкой жидкости...

Какое-то время они оба, Ваня и Ростик, не шевелились: Ваня, тяжело дышащий, потный, со слипшимися на лбу волосами, заслуженно отдыхал после столь стремительного и вместе с тем бесконечно упоительного восхождения к новым горизонтам, находясь на самой вершине своего земного блаженства, а маленький Ростик, лежащий под Ваней, в это самое время - время Ваниного триумфа - не делал совершенно ничего, а лежал как бы просто так, за компанию... но это только казалось, что маленький Ростик лежал безучастно и даже индифферентно, - на самом деле маленький любознательный Ростик, внешне безмолвно лежащий под Ваней, деликатно и терпеливо ждал, что будет дальше...

Наконец, Ваня оторвал от теплой нежной шеи маленького Ростика своё бесцельно уткнутое в эту самую шею лицо и, приподняв голову, каким-то новым взглядом посмотрел маленькому Ростику в глаза:

- Я кончил, - смущенно и даже... даже как бы виновато прошептал Ваня, пытаясь изобразить на губах что-то типа улыбки, и оттого, что он это не сказал, а именно прошептал, получилось это и интимно, и вместе с тем таинственно.

- Как ночью? - догадался смекалистый Ростик.

- Ну... как ночью, - отозвался Ваня, не зная, что говорить дальше. Не мог же он вот так сразу сказать - себе и Ростику - что в этот раз всё было куда приятнее... во сто раз приятнее... даже в тысячу раз!

Они помолчали... В принципе, шестнадцатилетнему Ване уже можно было со всей однозначностью освобождать тело Ростика от своего осязаемого присутствия, но Ваня, студент первого курса технического колледжа, медлил это делать, не зная, хорошо это или плохо, что он, безоглядно увлёкшись процессом, так спонтанно и даже непредсказуемо оросил своей юной обильной спермой маленькому Ростику весь живот... конечно, с точки зрения здравого смысла это была банальная глупость - медлить, смущаясь визуально обозримого результата своей завершенной деятельности, но чисто психологически Ванина медлительность была вполне объяснима, если учесть, что еще совсем недавно он ничего подобного не мог даже предположить... ведь согласись, мой слегка взбодрённый читатель, что отхлопать Ростика по голой попке, пусть даже испытывая при этом некие эротические чувства, и кончить этому самому Ростику на живот, причем, сделать это самым наглядным и искренним образом, совершая вполне конкретные движения и бёдрами, и всем телом, - вещи немного не совпадающие... да, Ваня медлил... медлил, словно нашкодивший сопливый пацан, и маленький Ростик, уютно лежащий под Ваней и не выражающий никакого желания лишать себя этой интервенции, решил, что теперь-то уж наверняка можно позадавать старшему брату Ване всякие интересующие его, Ростика, невинные вопросы. Что маленький любознательный Ростик и не замедлил сделать.

- Ванечка... - Так, то есть Ванечкой, а не Ваней, маленький Ростик называл Ваню только тогда, когда хотел к Ване подлизаться или когда был в своей повседневной жизни старшим братом Ваней глубоко и осознаваемо доволен. - Ванечка, - повторил Ростик, - ты меня факнул? Да?

- Ну... - Ваня на миг даже растерялся... и тут же, не лукавя и не увиливая от ответа на прямо поставленный вопрос, самым чистосердечным образом проговорил: - Вроде как нет... не знаю...

- Но ты же кончил? - не совсем удовлетворился ответом любознательный Ростик.

- Ну... кончил, - согласился Ваня. - Но это же... это же просто так! Ну, то есть... это же ведь не по-настоящему...

- А как надо по-настоящему? - прошептал любознательно лежащий под голым Ваней голый Ростик, и глаза его невольно расширились.

- Ну, как... - Ваня, облизнув губы, хмыкнул. - По-настоящему - это если бы я своего петушка всунул тебе в задний проход... ну, то есть... то есть, вставил бы его в попу - вот тогда бы было по-настоящему... или вот ещё: если б ты моего петушка пососал - это тоже было б по-настоящему...

Ростик помолчал, обдумывая...

- Значит, Ванечка, получается, что ты меня полуфакнул, - рассудительно сообразил догадливый Ростик, и не успел Ваня подивиться талантливо изобретённому маленьким Ростиком такому бесконечно правильному слову, как Ростик, прытко неугомонный на пути своего начинающегося познания, тут же огорошил старшего брата Ваню вопросом новым: - А по-настоящему... ну, совсем-совсем по-настоящему - мы будем?

- Ростик... - словно на миг позабыв, в какой диспозиции он лежит, начал было Ваня на правах старшего и, мимоходом отметим, временно удовлетворенного брата, однозначно желая страшно правильными и потому отрезвляющими словами немедленно охладить целомудренный пыл любознательного Ростика, но... вспомнив вдруг неожиданно и даже спонтанно бесконечно мудрую русскую пословицу "Не плюй в колодезь... ", старший брат Ваня мгновенно осёкся. И сказал вовсе и даже совсем не то, что хотел сказать первоначально: - Ну, не знаю... видно будет, - вот как сказал Ваня вместо готовой уже сорваться с губ нотации, и... получилось это так неопределённо и даже как бы многообещающе, что сметливый Ростик тут же эти принципиальные Ванины слова целомудренно истолковал по-своему. Вот уж воистину, мой читатель: каждый слышит, как он дышит... ну, то есть: каждый слышит то, что слышать он хочет...

А насчет того, что "не плюй в колодезь - из него, может, еще воды придётся напиться", то здесь мудрость такая неоспоримая и всецело очевидная, что это даже как-то неудобно комментировать... По-настоящему, или, как элегантно и даже поэтически выразился маленький Ростик, "совсем-совсем по-настоящему" всё произошло в тот же самый вечер... Собственного, до этого ничего примечательного больше не было. Ваня и Ростик сходили в душ, причём, Ваня, немного смущаясь неоспоримых следов своего искреннего и неподкупного забвения, что озарило его на маленьком Ростике, сначала отправил в душ самого Ростика и только потом сходил сам. Можно было бы, конечно, пойти в душ вместе, и многие юные создания именно так и делают, ибо в шумящих струях воды порой спонтанно рождаются новые экзотические фантазии и открываются новые, совсем неизведанные горизонты, но Ваня, и мы это отметим со всей определённостью, еще был только-только в начале своего неизвестного пути, и те невинные изощрения, что свойственны подлинным гурманам своего дела, ему, студенту первого курса технического колледжа, были еще неведомы. В ванной комнате, стоя под душем, Ваня не без некоторого удивления обнаружил, что петушок его настолько сильно и полноценно удовлетворён предыдущим упражнением, что, утомленно висящий открытой головкой в состоянии "полседьмого", даже, услышав шумящие струи воды, не изъявил ни малейшего желания о себе, неповторимом, хоть как-то напомнить... Конечно, Ваня и в душе, и потом то и дело возвращался в своих душевных мыслях к тому, что случилось между ним, братом старшим, и Ростиком, братом младшим... думал Ваня об этом, то и дело на Ростика исподтишка глядя, думал и размышлял - и, если честно, великого греха во всём этом не находил... вообще никакого греха во всём этом он, Ваня, не видел! Конечно, он прекрасно знал и даже осознавал, как это можно назвать и каково к этому, то есть к тому, что он и Ростик делали и даже совершали, непредвзято прекрасное отношение широких и пыльных масс, живущих на пыльных городских окраинах. И слышал шестнадцатилетний Ваня не раз и даже не два, какими бесконечно впечатляющими словами клеймят-обзывают наиболее мужественные представители этих самых масс всех тех, кто позволяет себе истолковывать понятие мужественности несколько по-иному, чем они, стопроцентные парни с пыльными лысыми черепами, причем, клеймят-обзывают они, двуногие образцы подлинной мужественности, всех без разбора - как закоренелых в своём голубом пороке гурманов, так и впервые попробовавших неофитов... да, всё это Ваня, не на Марсе родившийся и не с Сатурна прилетевший, прекрасно знал. И даже не просто знал, а не далее, как сегодня утром, бездумно и слепо подражая самым что ни на есть мужественным парням с самых пыльных городских окраин, он, то есть Ваня, вгорячах обозвал маленького и ни в чём не повинного Ростика словом "голубой", причем, не назвал, а именно обозвал - попытался, не особо задумываясь, впечатать в нежную душу маленького Ростика искаженный смысл этого, в общем-то, весёлого слова, и впечатать не просто так, а с той самой интонацией непомерного осуждения, с какой произносят это слово на всех перекрестках иные парнишки и парни, мужчины и прочие разнокалиберные мужчинки, стремясь таким вербальным образом отогнать от себя самые разные невидимые наваждения... да, мой читатель, да! - это было, и ты это видел-слышал сам: он, то есть Ваня, не особо задумываясь, обозвал маленького и бесконечно любознательного Ростика "голубым", как будто небо над головой не едино для всех, живущих на этой весенней земле... да, мой читатель, да! всё это так - всё это было... но всё, что Ваня, студент первого курса технического колледжа, слышал и знал до сегодняшнего дня, теперь - как бы это сказать помягче? - его, то есть Ваню, как-то особо не впечатляло. И даже, заметим, не впечатляло совсем. И хотя Ваня еще не знал со всей непредсказуемой определённостью, будет ли что-то "по-настоящему" у него и у Ростика впереди... ну, то есть, сзади, и что вообще будет в его весенней жизни дальше, тем не менее то, что уже случилось, удивительным образом сделало Ваню и мудрее, и даже, как это ни парадоксально прозвучит для иных читателей, целомудреннее...

Весь оставшийся вечер ни Ваня, ни Ростик ни словом и даже ни словечком не обмолвились о том, что было - словно совсем ничего не было... и хотя вполне счастливый Ростик постоянно теребил Ваню разными-всякими вопросами, и хотя Ваня с готовностью, ему ранее совершенно не свойственной, на все-все вопросы маленького Ростика обстоятельно отвечал, тем не менее, о том, что случилось в "детской", оба они за весь вечер ни словечком не обмолвились. А когда подошло пора ложиться спать и Ваня пошел готовить свою постель, маленький Ростик, оказавшийся тут как тут, безапелляционно и даже немного самоуверенно заявил:

- Ванечка, я с тобой сплю!

Маленький Ростик не спросил, будет ли он с Ваней спать, и даже не поинтересовался, что вообще по этому поводу старший брат Ваня думает, а именно заявил - поставил Ваню, студента первого курса технического колледжа, что называется, перед жареным фактом: сплю с тобой!

- Ну, спи... - неопределённо и даже как бы индифферентно отозвался Ваня, в то время как его петушок, вполне отдохнувший и поднабравшийся сил, радостно и даже преждевременно встрепенулся, предчувствуя новые, не менее впечатляющие приключения.

Ростик, беспечно сбросив с себя футболку, сдернув штаны, тут же с улыбкой запрыгнул в постель, едва только Ваня застелил простынь. И как только Ваня выключил свет и повалился, вытягиваясь, рядом с Ростиком, маленький Ростик тут же нетерпеливо и бесхитростно перешел к делу: нащупав без особого труда в темноте горячую ладонь Ваниной руки, он настойчиво и даже как бы по-хозяйски потянул её к своему вновь возбуждённо вздёрнутому петушку.

- Потрогай - прошептал Ростик, обдавая Ваню горячим дыханием... Конечно, для Ваниной свёрнутой в трубочку ладони, а сказать по-другому - для его вполне взрослого кулака, петушок маленького Ростика был всё ж таки мал... но он был горяч и твёрд, словно разогретый на солнце стальной валик, и Ваня, осторожно сжимая этот валик-огурчик большим и указательным пальцами у самой головки, так же осторожно задвигал вверх-вниз нежнейшую, как китайский шелк, петушиную кожу... Ростик какое-то время лежал, не шевелясь и словно прислушиваясь к еще невнятной и едва различимой, но уже рождавшейся музыке грядущих симфоний... затем, придвигаясь к Ваниному боку вплотную, он прошептал, горя нетерпением и неисправимой тягой к познанию: - Всё... теперь я... я у тебя потрогаю! - как будто нельзя было трогать одновременно...

Рука маленького Ростика на ощупь скользнула по Ваниному бедру - и в тот же миг Ваня почувствовал, как Ростик, нырнув ладонью ему в плавки, обхватил своей горячей ладошкой его нетерпеливо вздыбленного петуха... Вот оно - то, к чему маленький Ростик так упоительно стремился, преодолевая самые разнообразные препятствия и обходя самые коварные рифы! Член у шестнадцатилетнего Вани стоял колом, и маленький Ростик, затаив дыхание, несильно сжал-обвил его пальцами...

- Большой... - простодушно-восторженно выдохнул счастливый Ростик, придвигаясь к Ване ещё ближе, то есть совсем вплотную.

- У тебя тоже вырастет, - тихим шепотом тут же отозвался Ваня, позволяя маленькому Ростику и так и этак играть со своим большим петушком.

- Давай разденемся... ну, совсем! - то ли предложил, то ли приказал Ростик, и опять... опять, даже не пытаясь узнать, что по этому поводу думает старший брат, Ростик, на какое-то время выпустив из горячей ладони Ваниного друга-петушка, первым прытко стянул с себя трусы, придавая тем самым своим торопящимся устремлениям максимальную свободу самовыражения. - Ванечка, ну... снимай! - поторопил уже голый Ростик Ваню, видя в голубом сиянии луны, что тот немотивированно с этим элементарным делом замешкался.

Ну, и что оставалось делать Ване? Беспрекословно подчиняясь нетерпеливому Ростику, Ваня безоговорочно стянул с себя "семейные" трусы, в которые он облачился, чтоб не стеснять петушка, после душа, и - бросив трусы на пол, тут же, перехватывая у Ростика инициативу, уверенно и даже преднамеренно взял многообещающий сюжет в свои руки.

Обнимая одной рукой маленького Ростика за плечи, прижимая его к себе, Ваня ладонью другой руки нежно и страстно гладил, ласкал и мял, снова гладил и снова мял, сжимал-стискивал тугие и в то же время аппетитно мягкие булочки голого Ростика, то и дело скользя пальцами по бархатисто-нежной ложбинке, с каждым разом всё ближе и ближе продвигаясь к туго сомкнутой и девственно сжатой норке... впрочем, читатель, я не скажу, что Ваня скользил-продвигался к туго сомкнутой девственной дырочке своим пальцем вполне сознательно, - нет, это выходило-получалось у Вани само собой... ну, а Ростик... маленький Ростик в это самое время скользил ладонью по твёрдому и горячему Ваниному петушку, обнимал вальцами и сжимал петушка ладонью, словно это был и не петушок вовсе, а сказочный и даже заморский экзотический принц неописуемой на ощупь красоты... конечно, мы можем сказать, что Ростик, лёжа рядом с Ваней, Ване петушка элементарно и даже банально дрочил, но это будет неправдой, ибо маленький Ростик еще не имел никакого внятного опыта в этом естественном ремесле, и потому дрочить осознанно и внятно он, то есть Ростик, еще просто-напросто не мог - он именно играл, и играл упоённо и в целом непреднамеренно...

- Росточка... - голос у Вани вдруг оказался чуть изменившимся и даже как бы вибрирующим, то есть жаром дрожащим в жаркой темноте юного наслаждения. - Давай... давай по-настоящему?

- В попу? - вмиг догадался смекалистый Ростик.

- Да... в попу... - нетерпеливо прошептал Ваня, и в этот самый миг Ване, студенту первого курса технического колледжа, неоспоримо показалось, что он коснулся пальцем целомудренной и непорочно сжатой дырочки маленького Ростика. - Давай!

- Давай, - не раздумывая, откликнулся маленький Ростик...

Надо ли говорить, что у Вани с Ростиком ничего путного из этой затеи - познакомить петушка с жаром обжимающей, обволакивающей норкой - не получилось? Конечно, мой искушенный читатель, мы без труда и даже видимых усилий могли бы сейчас расписать небывалыми красками, как Ваня, преодолевая сопротивления анальной девственности, вогнал своего петушка в покорно и даже небывало податливо для первого раза разжавшуюся норку маленького Ростика... и как оба они - и Ваня, и Ростик - тут же забились, застонали и закричали в плену охватившего их небывалого наслаждения... и всё это, заметь, мой читатель, с первого и даже наипервейшего раза, - о, сколько таких правдивых историй нам приходилось уже читать! Но в том-то и дело, что если б случилось именно так или мы бы, читатель, именно такой прозаический поворот придали нашему вялотекущему сюжету, то наша история вмиг бы утратила все признаки сказочности и неповторимости, тут же превратившись в самую что ни на есть животрепещущую реальность... А у нас, мой читатель, всё-таки сказка, какой бы правдивой и даже впечатляющей она местами не казалась...

Итак, начнём с того, что Ваня, этот великовозрастный студент первого курса технического колледжа, даже не сразу сообразил, что перво-наперво нужна в таком деле хоть какая-то элементарная смазка... Нет-нет, мой читатель, я вовсе не хочу сказать, что наличие смазки есть абсолютное и безусловное условие для проникновения одного предмета в другой, - разве мы, мой читатель, не встречали в своей многообразной жизни или хотя бы ни разу не слышали о подлинных бойцах анального фронта, которым всякая смазка не только не нужна, а даже мешает по причине их подлинного и неоспоримого профессионализма? Конечно, встречали! Или хотя бы слышали. Но Ростик... малолетний Ростик, доверчиво ставший на колени к Ване задом, а затем и вовсе склонившийся вниз, отчего его булочки приглашающе и даже призывно распахнулись, не был ни бойцом, ни тем более ветераном... и когда Ваня, сосредоточенно сопя, пристроился сзади и, направив своего петушка в туго сжатое и еще безволосо нежное отверстие мальчиковой попки, попытался войти, что называется, насухую, то есть банально надавил бордово залупившейся головкой в самое то, маленький Ростик, тихо и даже непроизвольно ойкнув, тут же стремительно дёрнул задом вперёд, уходя из-под удара...

- Ну... ты чего... стой! - нетерпеливо прошептал Ваня, обеими руками возвращая бёдра Ростика на место.

- Больно... - удивлённо и даже как бы не совсем уверенно отозвался маленький Ростик, вместе с тем послушно подставляя Ване свою целомудренную попку для новой попытки преднамеренного штурма.

Ну, подставил он попку - ну, и что? А ничего... то есть, ничего путного ни из второй попытки, ни из третьей не получилось. В четвёртый раз Ваня попытался удержать Ростика за бёдра, но и здесь маленький Ростик, в четвёртый раз ойкнув, резко отстранился-увернулся...

- Смазать надо, - наконец-то сообразил проницательный Ваня.