Прекрасная Офелия. Часть 2

Ну я им и устроила тогда "байки"! . . Я подобного вероломства не ожидала и от страшного Костика Кицына, который мне два раза кафету зажилил, не то что от родных и чем-то мне всё-таки близких родителей!! Я ревела, как майский медведь, и сквозь горячие децкие слёзы объясняла им обоим двоим, как же сильно они меня вовсе не любят и не собираются! И что я тогда буду жить на улице с дядей Толей бомжом в его коробке из-под холодильника, потому что у него там свечка и все стенки картинками сникерсов обклеены, а не такое жестокое отношение к детям или ребёнку! . .

В общем они согласились стать добрыми и не прогонять меня навсегда. Только папочка теперь всё время спал лицом куда-то к окну и мне во многом непонятным осталось то, что стало так интересным...

И тогда я снова придумала с ванной. Только не так, конечно, как с мамочкой, потому что Лешка меня не купал же совсем, ни с шампунем, ни как. Я просто стала заскакивать, когда он там брился себе по утрам, в туалет рядом с ним. А он там не всегда только брился...

- Мартышка, каза, брысь - сколько раз говорить!

- Лешка, я писять хочу!

- Не называй меня Олежкой - я большой, а ты маленькая! Зови папой, или папой Олегом, или попросту - Командор!

- А маме же можно!?

- Мама тоже большая!

- А писять?

На самом деле, конечно, папочку зовут Олегом Витальевичем, хоть они и не близнецы с мамочкой - я узнавала - просто однофамильцы. Но если он поутру вместо бритья в своём зеркале оказывался как раз под душем, то я старалась тянуть время как можно подольше, пытаясь увидеть, что там у него там, где у мамочки и у меня нормальные письки...

Один раз я заскочила тогда, когда он стоял голый по пояс, в одной майке и мыл себе ногу.

- Ты же майку намочишь! - я сразу сказала ему и увидела, какой у него волосатый и голый зад.

- Мартышка, бл...! - он как-то странно сразу сказал тада слово "блин" и упал на обе ноги. - Ирк, забери её - я уже не могу больше это воспитывать!!!

Но пока мамочка прибежала и вся разохавшись утащила меня на руках, я успела зайти к нему спереди и спросить:

- Ой, пап, а это у тебя что? . .

И потом у Ирки на кухне всё спрашивала "Ир, ну что это у папы там так тряслось впереди?!". Но Ирка совсем стала хитрая тогда и мне ничего не рассказывала, то есть не занималась моим половым воспитанием, и может быть поэтому даже я так сильно и навсегда заболела!

И вот однажды я впоймала его за мастурбацией и онанизмом, потому что они поставили на ванну амбарный замок от меня, и мне нечего было делать, только грустить на утёнке, как маленькой, а я уже пошла в школу!

Он сидел поздно вечером один в их с маминой комнате и смотрел какую-то порнографию по первому каналу теленовостей. Ирка "задерживалась" на своей работе, как с ней иногда часто бывало, и я теперь с позиций прожитых лет понимаю вполне чего это и где она там, наверно, задерживалась! . . А Лешка сидел перед этим своим видеотелевизором в одних трусах и наверно страсно дрочил. А я уже не могла терпеть, потому что меня томила безвестность во всём этом вопросе. Тогда я зашла и сказала ему, как Ирке:

- Быстро, Лешка, показывай мне, а то Ирке всё расскажу! И бабушке Вере, и вообще всем, кому мне захочецца! . .

- Ты чего такая сердитая, Мартиш? - он на тот момент совсем не разбирался в моей большой и светлой любви. - Мультики через пятнадцать минут будут, ну подожди немножко...

- Ты что - мне не мультики! - я даже покраснела от страсти - можно разве так сильно меня не понимать?! !

- А что? - он жалобно заморгал, и я сжалилась...

- Пап, ну покажи мне, что там есть у тебя! . . - я показала ему на трусы.

- К... х... гх... к...

Лешка тада позабыл, как нормальные разговаривают.

- Ты чё - жадный? Да? Ну покажи, Лешка - я тебе свою Нютку, что мы из Барби переделали, подарю на два дня или даже на три!

Он перестал кашляцца вместо слов и вдруг стал строго-серьёзным, как на выставке щенков самый главный дог:

- Запросто! Зырь...

Встал и снял свои плавки-трусы до колен.

- Ну как - нравится?

- Ой, а что это у тебя?

- Аист. Помнишь, Иришка рассказывала? Приносит детей... в конверте...

Я смотрела во все глаза и не могла оторвать своих децко-наивных зрачков от мягкой даже на взгляд живой трубочки, которая росла у Лешки под животом в мохнатых кудрях...

- Аист же не такой...

- А какой?

- Я видела в мире животных... Аист как птица... А у тебя как какой-то слон! . .

- Да ладно! Слонёнок тогда уж скорей...

- Для слонёнка у него хобот сильно толстый! Это просто маленький слон. Ты писяешь из него, да?

- Ага, и ещё Ирке показываю по ночам, когда она говорит, что не скажет никому и бабушке Вере!

- Не может быть!! - я почему-то сразу поверила - от Ирки я уже многого могла ожидать... - А можно я поцелую?

- А можно я?!

- В куда ещё? - я чуть озадачилась.

- Теперь ты снимай трусы - твоя очередь!

- Ой, я не могу - у меня же там видно всё!

- Ну и нужна мне твоя Нютка!

- Ой, подумаешь! . . - я стеснительно и грациозно сняла свои децкие маленькие трусы.

И он сразу припал, и стал страсно меня целовать в мой нежный бутон, и я кончила. То есть не испытала сокрушительный страсный оргазм, конечно, а просто сильно обрадовалась и Ирка пришла.

Так я узнала про свою навязчивую болезнь, потому что подслушивала, как они там шептались в своей комнате ночью и думали, что я сплю.

"Ириш, как думаешь - это педофилия?", спросил Лешка у Ирки.

"Похоже на то... ", мамочка отмурлыкивалась там еле слышно, но я слышала всё отчётливо, так обострился у меня вслух!

"Ну и чё теперь - пролечиваться или лишаться родительских прав?"

"Да у меня из прав перед этим сокровищем одни только обязанности! А полечиться, наверное, было б забавно - прикинь, Олежь, это ж, наверно, в дурдоме лечат... "

"Остаётся самолечение... Надо её в деревню к бабушке месяца хоть на два-три сплавить!"

"До каникул же ещё месяц!"

"Да там у них своя школа нормальная... Сказать только Вере Сергеевне, чтобы присматривала за ней".

Я стояла на пороге никем не замеченная и одинокая, и понимала теперь, как называется то чувство родившееся и всё растущее во мне, и я не очень обрадовалась, что болею, оказываецца, но зато я сильно обрадовалась, что поеду к бабушке уже скоро совсем, потому что не виделась с ней сто лет! Я же не знала ещё, что бабушка мне теперь тоже так сильно понравицца...

Мартышка и сосед Пал Петрович

Пал Петрович был наш сосед по лестнице. Слесарь-изобретатель - изобретал, как лучше унитазы чинить. У него было специальное брюшко для пива и здоровый портфель с инструментами. Но он не знал ещё, как рациональный сантехник, что его подкарауливает уже в подъезде педофил-новатор в неизвестном ему лице, то есть я...

Я там его и изнасиловала, прямо на лестничной клетке в подъезде, чтобы чуть тише пыхтел, када по пролётам со своим портфелем взбираецца! . . Потому что мне уже шёл двенадцатый год и хотелось всё большего.

Он шёл мне навстречу снизу судьбе и блестел вспотевшею лысиной, так трудно давался ему его рационализаторский хлеб. А я стояла полностью голая, только в трусах, тапочках и в платье на голое тело, и ковырялась в замке на окне.

- Не открываецца! - я сказала ему.

- Чего? - он заблестел ещё и лицом.

- Здрасьте, Пал Петрович! - я напомнила ему о встречной вежливости. - Ничего не открываецца! Видите - заело окно!

- Здраствуй-здраствуй... Ну так и чё? Я при чём? На другом этаже открой.

- Вы же слесарь - вот и чините! . .

- Управдом починит! Я не по этому профилю.

Он чуть не упыхтел от меня по лестнице дальше наверх.

- Вы что, Пал Петрович! Разве можно быть таким равнодушным к общей беде! Я же хочу покурить! Помогите ребёнку немедленно! - я вообще не курила, но мне надо было уже же его хоть чем-то шокировать, а то бы ушёл...

И мы стали подымать ту раму вдвоём, потому что у Пал Петровича обнаружились, наконец, остатки его пожилой совести! . .

Сначала я рядом с ним подымала, а потом засунулась к нему под живот и пыхтела не хуже его. Поэтому у него сразу встал на моё беззащитное децкое тело в трусах.