Старая книга о воспитании. Часть 2

Сегодня мне уже больше 30, но я до сих пор не могу (да и не хочу) отвыкнуть от этого режима. В 7-15 и в 16-15 я должна оказаться рядом с туалетом, во что бы то ни стало. Как-то, когда я уже училась в институте, со мной случилась неприятная история. После лекции я заболталась с подружками, и оказалась в автобусе только около четырех часов. Ехать было не так уж и далеко - всего около получаса, но посреди маршрута я ощутила неудержимые позывы к опорожнению. Кое-как, покраснев и зажавшись, опасаясь прилюдно оконфузиться, я дотерпела до своей остановки. Жила я тогда с родителями в центре города, все в той же однокомнатной квартире, и выскочить из автобуса по пути и присесть "по нужде" в укромном месте было просто невозможно. Кое-как, словно паралитик, не сгибая ноги, я доковыляла до дома и взобралась на пятый этаж. Трясущимися руками вставила ключ в замочную скважину и услышала мамин голос "Где же Жанночка, ей уже давно пора быть дома! Ей уже полчаса как пора какать, а в ее возрасте следить за стулом так важно!". Из прихожей я увидела маму и двух ее давних подруг, которые пили чай у нас в гостях. И в этот момент, как это ни горько, я убедилась в маминой правоте: неловкое движение, и мой сфинктер подвел меня. Словно заигравшийся малыш я почувствовала, как мои трусики тяжелеют и наполняются теплым влажным грузом. Светлая узкая юбка тут же увлажнилась, и сзади выпучился явный коричневый бугорок. От растерянности и шока я не смогла контролировать и мочевой пузырь, и описалась на глазах у дам, прямо стоя в прихожей. С этого дня маме уже никогда не приходилось напоминать мне о необходимости следить за собой; нет ничего, что заставило бы меня забыть о железной необходимость посетить туалет в привычное время.

Надо сказать, мама меня никогда не била. В приснопамятной книге 37го года ясно говорилось, что "битье детей - пережиток капитализма". Вместо этого предлагалось прибегнуть к воздействию авторитета коллектива - пусть пионерская и комсомольская организации осуждают дурные поступки своего члена, желательно на общем собрании. Мама свято верила, что если посвятить в мои проблемы как можно больше людей, я постараюсь, в дальнейшем, избежать такой огласки. Впрочем, хвалила она меня тоже публично. Поэтому все знакомые, соседи, сослуживцы, и все мои одноклассницы, заглядывавшие в наш дом, получали подробный отчет о моей успеваемости, поведении, и, разумеется, о физиологичеких особенностях. Одинаково мучительно было слышать, как мама жаловалась соседке, что "Жанночка сегодня опять не какала сама, пришлось делать клизмочку" , или звонила подруге, что бы сказать, что я уже третью ночь подряд сама просыпаюсь ночью на горшочек. В конце слушателям предлагалось принять активное участие в разговоре, меня подзывали к телефону, или к столу, где мама поила соседку чаем, что бы я услышала назидательное "что же ты Жанночка, разве можно расстраивать маму, как же ты получила тройку за диктант! Да и какать надо уже самой, ты же большая девочка!".

Папа меньше верил в благотворное влияние коллективного разума, и за провинности и шалости ставил меня в угол без трусов. "Угол" находился в самом проходном месте, в открытой нише, которая в "хрущевках" служила проходом из прихожей в кухню, и одновременно была открыта и доступна обозрению с любой точки комнаты. Вне зависимости от того, были ли мы дома одни, или у родителей были гости, или даже у меня в гостях были друзья, если имелась какая-то провинность, я должна была по первому папиному слову спускать трусики, подходить к нему, и подробно докладывать, как и где я проштрафилась. Далее я должна была раскаяться, попросить прощения, пообещать никогда больше не вести себя подобным образом, и с задранным халатиком и спущенными трусиками отправиться "выстаивать" в угол позора.

Я не задумывалась, зачем, собственно, требовалось снимать трусики - логики в действиях отца, по сути, не было никакой. Все встало на свои места в третьем классе, когда я получила двойку, а что бы скрыть "преступление" - выдрала страницу из дневника. Правда, разумеется, вскоре всплыла наружу, и когда я, с зажатыми между колен трусиками и руками, вытянутыми по швам, докладывала об этом папе, у меня нехорошо сосало под ложечкой. Однако дальше последовало то, чего я никак не ожидала - папа сел на стул, уложил меня на колени, попой кверху, и коротко и резко отшлепал ладонью. Хныча, я отправилась в угол с горящей, красной попкой, но испытала при этом неожиданное облегчение; было совершенно очевидно, что после такого экстраординарного наказания я прощена и все забыто. После этого стояние в углу без трусиков обрело для меня новый смысл - теперь я понимала, что подразумевалось, что я была "условно отшлепана".

Я была разумной и послушной девочкой, и шлепать меня папе приходилось два-три раза в год, не чаще. Но редкость наказания искуплялась его регулярностью - с родителями я жила до 23 лет, еще год после окончания института, и все это время система наказаний не менялась. Разве что после 18 лет мои родители позволяли мне оставаться в углу в трусах, если в доме находились посторонние мужчины, но это решение было полностью на усмотрении родителей, и если в гостях были друзья семьи, или соседи, считалось, что это "свои люди" , перед которыми можно не стыдиться. Когда я была студенткой, папа шлепал меня за поздние возвращения домой, и за успеваемость, конечно. Как-то мне пришлось простоять отшлепанной в углу целый час, после того, как лектор поймал меня на экзамене со шпаргалкой. Я всеми силами старалась избежать наказания - ведь когда мне исполнилось 23 - папе только исполнилось 45! Мне, уже взрослой молодой женщине, было крайне стыдно, да просто физически неудобно пристраиваться на колени к отцу. Я страшно стеснялась и своих женственных бедер, и округлого, довольно крупного зада, и грудей, которые смешно свешивались, когда я, упираясь руками и ногами в пол, коромыслом ложилась на колени к папе. Меня бросало в дрожь, при мысли, что он видит пушистый треугольник внизу моего живота, и я старалась незаметно перейти от позы "руки по швам" к позе "прикрывая руками писечку". Мне почему-то не приходило в голову настоять на отмене таких наказаний - в самом деле, то, что подходит пятилетнему ребенку - совсем странно для 20летней женщины! Но я часто думала о том, что бы попросить папу шлепать меня по трусикам, хотя так и не решилась сказать об этом вслух.

Как-то я подслушала спор мамы с ее подругой. Та укоряла маму, что своим "старорежимным воспитанием" она вырастит из меня психопатку и извращенку. С последним я была в корне не согласна, а вот к "старорежимному воспитанию" у меня были свои, вполне конкретные счеты. Иногда, в периоды участившихся "визитов нашей клизмочки" , или во время очередного стояния в углу, я мечтала сжечь ненавистый том "Воспитания детей". Но постепенно ненависть к книге забылась. Предсказания маминой подруги, кстати, тоже не сбылись - я выросла совершенно нормальной, получила высшее образование, вышла замуж, у меня у самой уже двое детей - девочки. Первое, что я попросила у мамы после рождения старшей дочки - это найти ту самую старую книгу, поскольку иного воспитания для своих детей я не представляю. Меня эта книга приучила только к хорошему. Режим дня, благодаря которому я всегда высыпаюсь и прекрасно себя чувствую. Даже если бы я и хотела как-нибудь "разгуляться" , в половине десятого я засыпаю, и бороться с этим совершенно бесполезно. Регулярное опорожнение кишечника, благодаря которому у меня прекрасная фигура, здоровая кожа и волосы. Внутренняя дисциплина, которая не позволяет мне "халявить" и помогла быстро построить карьеру и занять высокую должность. Ощущение, что меня всегда оценивают со стороны, и всем известно о моих тайных и явных прегрешениях, не позволяет мне хитрить и мошенничать. Иногда, когда я чувствую, что была не права, обленилась, не следовала собственным принципам, я прошу семью оставить меня наедине с собой на полчаса, встаю в углу в нашей спальне, и думаю о своем поведении. Если у меня есть возможность побыть в одиночестве - я, как мои дочки, спускаю при этом трусики и задираю халат. Мои мысли сразу проясняются, появляется просто "второе дыхание".

Конечно, нельзя сказать, что в моей жизни нет трудностей. То, что моя мама "обжегшись на горячем" так долго поднимала меня по ночам, что бы я сходила по-маленькому, сыграло со мной злую шутку. Теперь, если я заснула особенно крепко, я могу наделать под себя, как в детстве. Поэтому на моей половине нашей семейной двуспальной кровати под простыней всегда лежит клеенка. Случается это не часто, да и муж, который ложится спать гораздо позже, обычно будит меня, что бы я сходила пописать. Но когда конфузы все-таки случаются, он нисколько не сердится, а только смеется, и зовет меня своим маленьким записунчиком? .