Наташа. Детский дом. Часть 15

Дед Митька и вчера, и тридцать лет назад, и двадцать, и десять - приходил за одним и тем же. Он был старше на двадцать лет сначала Ани, потом "мам Ани" и теперь вот "баб Ани". И любила она его сначала, как дурочка; потом - как одинокая женщина; теперь - просто так. Но поведать вкратце об этом внуку, видимо, не могла.

- Какой он тебе "дед Митька"? Его Никита Гаврилович зовут! - попыталась поправить Степана Громова Анна Свиридовна.

- Чего это он Гаврилович! - искренне удивился Степан: сухопарый дед Митька, и впрямь, славился характером шебутным, а со Стёпкой и вовсе они всегда спорили, ссорились и мирились с воодушевлением и азартом одинаковым с обеих сторон. - Небось, снова жениться хотел?!

- Сказился, Степан! - Анна Свиридовна в растерянности опёрлась обеими мягкими ладошками на стол.

- Уж знаю... хотел... - солидно пробормотал Степан Громов, дуя живот и авторитетно хмуря брови.

Но тут его авторитет был слегка поубавлен подошедшей к гладильному барабану Олечкой Громовой. Олечка уронила ворох белья в корзину приёмника и со смехом попыталась дотянуться одной ещё влажной наволочкой до нахально мучающего бабушку Стёпки:

- Не твоё маленькое поросячье дело!

- Недолёт... - Степану показалось, что наволочка вырвалась из рук матери, дабы настигнуть его, и оттого свой комментарий он издал уже из-под стола.

Убедившись, что укрытие он обрёл вполне надёжное, Степан Громов довершил начатое:

- Знаю, знаю! Жениться хотел! Он всю ночь бабаню под попу пихал, так что дрожала кровать! Вот развалит нам дом, так я ему оженюсь...

Олечка ещё несколько минут пыталась добыть на свет божий Степана Громова из-под бескрайнего стола, Анна Свиридовна беззвучно тряслась большой грудью над столом в порывах одолевающего смеха, а Наташа стояла рядом с ней и, возможно, смеялась бы тоже, если б не вставшая обворожительно ярко перед внутренним взором картина того, чем там баба Аня занималась с дедом Митькой всю ночь... Наташа только улыбалась и посматривала на заметно покрасневшую Анну Свиридовну.

- Поймаю, сейчас, эту шкоду! - Наташе даже стало жаль немножко бабу Аню, и она проворно нырнула под стол.

В сиреневом полумраке её встретили два настороженных глаза... "Вот крадётся белогвардейский шпион..." , раздался устрашающий шёпот, и настороженные глаза до предела расширились, "... за израненным красным бойцом! . .". "Чего это я - белогвардейский шпион?!" , серьёзно обиделась Наташа тоже почему-то шёпотом в ответ, "Я не буду с тобой, Стёпка, играть! Сам книжку читай!". "Наташенька..." , глаза из настороженных превратились в растерянные, "Я не умею ещё! . . Я хотел тебя в плен взять просто! . . Ну, можно? Пожалуйста...". "Я не белогвардейский шпион тебе!" , всё равно не согласилась Наташа. "А какой?". "Никакой! Я, может быть, простая немецкая девочка!". "Ага!" , Степан Громов с готовностью сменил стратегическую ориентацию, "Немецкий шпион! Пошли в разведку?". "Сам ты шпион! . . Ну, ладно, пошли... А куда?". "Тс-с!" , прошептал Степан громовым шёпотом и лёг на живот, изображая строевого пластуна.

Полз он долго - минуты три. Крашеный деревянный пол под ним поскрипывал в благодарность за эту приличествующую хорошему паркету натирку. Дополз Стёпка до красных тапочек на босу ногу бабы Ани и укусил бабушку за щиколотку.

- Ой, Стёпанька, щекотно! - Анна Свиридовна переступила полными розовыми ногами, складывая простыни на столе.

- Ты чего там орёшь? Тоже ранили? Потерпи, бабань, я сейчас... - Степан обернулся к Наташе и зашептал: "Это моя красноармейская боевая лошадка! . . Видишь - ранили? . .".

И принялся усердно лизать место "ранения" и гладить ладошкой по пухлой икре. "Ты тоже лошадушку погладь! А то не пройдёт..." , прошептал он Наташе. И Наташа принялась вместе с ним гладить "лошадушку" по другой мягкой ноге. Но у неё получалось гораздо нежней, чем, наверное, требовалось для исцеления в поле боя.

- Стёпушка, брысь, перестань! - Анна Свиридовна мотнула коленками. - Олечка, скажи ему!

- Стёпка, кыш! - Олечка шагнула от гладильного барабана, и Степан с готовностью молниеносно испарился от бабушкиных тапочек.

Но через минуту Олечка пошла выгружать очередную партию белья из стиральной машины, и затаившийся в "партизанском укрытии" Стёпка вновь оказался между бабушкиных ног. "Лошадушка моя, лошадушка... Не плачь, я совсем тебя вылечу! . ." , он бережно гладил бабушку по обеим ногам, и Наташа, замерев, увидела, что Стёпкины поглаживания поднимаются уже выше пухлых коленок бабы Ани, а сам Стёпка уже присел под край белого халата и с интересом смотрит куда-то вверх. Устав тянуться руками, он выпрямился и всем своим ростом как раз поместился под подолом.

- Стёпонька! - ноги баб Ани нервно вздрогнули. - Ты чего?

- О-ох! - раздался Олечкин возмущённый вздох от двери. - Стёпка, наглец!

Последние два слова Степан Громов выслушал уже под столом.

- Наташенька, пододеяльники, - послышался Олечкин дежурный оклик. - Вылезай и бармалея этого, если можешь, тащи!

- Она не может! - за Наташу ответил сам "бармалей". - Она у меня в плену!

И наполовину показавшуюся из-под стола Наташу страшная сила потащила за босоножек двумя руками обратно: "Куда бежишь, немецкий шпион? Скажи, вместе возьмём побежим...". Олечка рассмеялась и, нагнувшись, чмокнула Наташу в пытающийся вырваться из крепких лап красной контрразведки носик: "Ладно, Наташ, я сама. Книжку возьми, почитай там ему!". Так Наташа вновь оказалась в плену.

Маленькие ручонки отпустили, и она хотела уже было вынырнуть из-под стола за книжкой, но Стёпка вновь улизнул за край свисавшего одеяла в районе бабушкиных ног. Наташа чуть приподняла одеяло: Стёпка снова был уже у "бабани" под халатом в полный рост и что-то увлечённо тискал, переминаясь с ноги на ногу. "Стёпушко, ну ты что? Ласковый мой..." , услышала Наташа шёпот бабы Ани и увидела, что полные ноги её стали широко на неестественную ширину. От нахлынувшего любопытства Наташа легонько зажмурилась. Проворно вытянувшись под столом на спине, она осторожно приблизила голову к Стёпкиным ногам, глядя вверх, и обмерла: баба Аня была без трусов!

Быть может, для Стёпки часто ходившего купаться вместе с бабушкой это было привычное зрелище, но Наташу вид Стёпки рядом с голыми большими булками попы Анны Свиридовны заставил испытать знакомый чарующий щёкот в животике. Большая баб Анина писька была слегка растопырена и зияла алой щелью, как влажным ртом, в обрамлении густой поросли чёрных волос спускавшихся большим треугольником из-под голого живота. Увесистые половинки прижимались к Стёпкиным щекам, и Стёпка постоянно крутил между ними головой. Он, совсем уже не помышляя ни о каких лошадушках, мял и лизал горячие булки бабаниной задницы, то и дело зарываясь носом в их податливое мягкое тесто и норовя поднырнуть бабе Ане под низ. Анна Свиридовна ещё складывала бельё на столе, но наклонялась к пододеяльникам и простыням всё сильней и дольше, замирая над краями некоторых из них по добрых полминуты.