Порка

... Лена шла по тратуару бысрым шагом. Она подошла к подъезду, и распахнула дверь в пятую квартиру.

— Эй! Дома есть кто?

— А! Леночка! Ну добро пожаловать!

Высокий симпатичный парень лет восемнадцати широко улыбнулся.

— Вадя, ну что, будешь?...

— Если мы решили играть в эту игру, тебе не стоит называть меня Вадей. Вадим.

— Ладно. Да, я принимаю твои условия, обязуюсь никому говорить не слова, не матери, ни отцу. Я буду приходить сразу после школы и остоваться до семи. Я в твоём полном распоряжении. Можно почти всё, только не отрубай мне конечности, не выкалывай глаза и не засовывай ножик не в одну из дырок... Список можно продолжить, но, думаю, ты поймёшь, что можно, а что нельзя.

— Ясно. Чтобы не было следов на лице, ладонях, и шее, правильно?

— Да, конечно. Я сказала предкам, что я у моей подружки Юльки. Так что, не волнуйся.

— А что я тебе за это должен?

— Вадик, как договорились. Ты будешь делать все мои контрольные по геометрии и физе целый год... По-моему, не такая большая цена, что скажешь?

— Полностью согласен. Пойдём выпьем чаю и обговарим подробности. Помни, что сейчас ы можешь сказать «нет» и уйти. Не стану держать тебя. Но завтра уже всё. Ты не передумала?

— Нет! — выпалила разом Ленка.

Следующие пол-часа они обговаривали наказания. Договорились, что он её будет пороть так часто как захочет, может связывать, может сажать на поводок. Может засовывать предметы и в писечку и попку, и пожет кусать сосочки. Может бить и хлестать в любое время, и может пороть плетью, и по попке, и по спине, и по грудям. Если она будет вырываться и кричать — н е его дело, бить ещё сильнее. Нельзя использовать ножик, или ножницы...

— Раздевайся!

Приказал ей Вадик.

Она начала смущённо раздеваться.

— Живей!

Железным голосом сказал он и дал ей посщёчину...

«Началось!» — подумала Лена и вся затреслась. Она закончила раздеваться, раздевшись до гола.

— Иди в комнату, Лена.

Лена покорно пошла в комнату. Он — в другую. Из той комнаты мигом донеслось... «Ложись на диван лицом вниз!» Лена легла и начала мастурбировать. В писюше били молоточки, и она как-будто бы горела. Она дотронулась до писеньки и сок пошёл...

Вадик вернулся с ремнём. «Испробуем твою храбрость!» — пошутил он.

Ремень ещё не коснулся нежнейшей попки Лены, как она начала уже извиваться как змея. Вадик положил ремень, взял наручники для рук и для ног и привязал её к кровати.

Лена вздрогнула.

«Ты будешь молчать, иначе вместо пятидесяти ударов получишь ещё десять по спине плёткой, ещё десять по внутренней стороны ноги выше колена, то есть по десять на каждую, и ещё по десять по каждой груди, я умею бить прямо по соскам, а это боль неимоверная, уж поверь, я-то знаю!

И он опустил ремень на попку. Лена вздрогнула, было совсем не больно.

Вадик ударил еще и еще, и становилось всё больнее. Ленка была крайне возбуждена. Её попка двигалась, ожидая следующего удара, и она стонала. После тридцатого удара он начал её сильно пороть. Удары были жестче, и боль возрастала. На сороковом ударе Лена поняла, что сейчас просто умрёт, такая страшная боль это была. Но она терпела, сильно прикусив губу. Её попку рассекали красные полосы, и Лена начала плакать, но так, чтоб было незаметно. На пятидесятом её попку рассекали красно-розовые полосы, и Вадим, видя это, сказал...

«Ну ещё десяток для порядка» и шлёпнул её рукой по попке. Она вздрогнула. «Ну-ну... Рабынька, не плач, профилактика скоро кончится и начнётся кое-что поинтереснее, потерпи чуток.

Лена зажмурилась. «Эти урары будут чуток побольнее, если ты не против» — прошептал он, будто насмехаясь над её беспомощностью.

Она вздрогнула опять. Первый удар со свистом опустился на ещё красную выпоротую попку. «Ты считай!» — приказал он. Послышалось невнятное «раз». Он вздохнул и ещё сильнее ударил её. Она всхлипнула... «Два.» Он ударил ещё, попка Лены горела, хотелось погладить её, но руки были связаны. Владик приказал... «Терпеть!» И удары посыпались на несчастную попку, которая вся дёрналась. Лена была крайне возбуждена. Из писюши давно тёк сок. Когда он закончил, он положил её на спину и ещё раз привязал ей руки и ноги.

«Я же... Не... кричала...» — только сумела сказать Лена. «Нет. Но ты ревела. А ты должна молча терпеть боль, ясно?» «Да, господин...»

Он взял плеть, и с силой стеганул по внутренней стороны ноги. Лена вскрикнула и зажмурилась от боли. Ей было жуко больно, но она была страшно возбуждена, и после крика боли, вырвался вздох возбуждения. Теперь она могла наблюдать за орудием наказания. Это была длинная плеть. Плеть опустилась на другую ногу, с неменьшей силой. Потом опять на другую... Лена кусала губы, а её длинные пальчики, доставлявшие ей порой такое удовольствие, нервно сжимали ткань дивана. Пися шевелилась. Половые губки чуть двигались туда-сюда и из них текла прозрачная жидкость. Вадим заметил это, и хмыкнул. Никогда он не видел свою одноклассницу вот такой... Кто бы мог подуматЬ, что ещё неделю назад Лена смотрела на него сверху вниз и даже не здоровалась. А сейчас, в такой позе, совсем зависимая от него, лежит здесь, и он причиняет ей сильную боль... Эти мысли возбудили и Вадика, и его «мальчик» зашевелился. Он начал сильнее бить Лену, и бил её со всей силы. Уже было нанесено как минимум двадцать ударов по каждой. Лена кричала «Умоляю, перестань» но он не сжалился. Он просто перешёл на груди, Ю и тереперь уже плеть оставляла красные полосы на грудях. Он нанёс ей штук двадцать сильных ударов по каждой, и бросил плеть на пол.

Потом достал что-то вроде бутылки, но белой и плассмасовой, и начал вставлять в мокрый проход. Лена часто задышала и начала стонать. Он нежно вставлял бутыль в проход. Потом, когда бутыль вошла на четверть, он резко ударил по «бутылке» рукой, и она вошла наполовину. При этом Лена задёргалась и замычала от боли. «Ничего, терпи!» — хмыкнул Вадик. Лена покорилась, замолчала, но дёргаться не переставала.

Вадик начал чуть вводить бутыль, затем выдёргивать. Лена опять прерывисто задышала. Он начал делать это резко, и она закричала и начала мычать от дикого удовольствия и возбуждения. Она вся тряслась. Потом Вадя вытащил бутылку и вставил что-то подобное груши в ещё довольно большую и мокрую дырку. Груша была резиновой, и, очевидно, как и бутылка, куплена в секс-шопе.

Потом, когда бутыль вошла на четверть, он резко. Груша была резиновой, и, очевидно, как и бутылка, куплена в секс-шопе. Она была устроена таким образом, что чуть чуть открывалась, оказываясь внутри девушки, достовляя сильное неудобство. На конце была верёвка с шариком, чтобы после наказания можно было её вынуть. Так вот, Вадик вставил эту «грушу» в писеньку шеснадцатилетней девочки Лены, и убрал руку. Лена вздёрнула брови. Потом начала ерзать попкой. Ей явно было жутко неудобно внутри. Она начала извиваться и просить вытащить грушу, но что-то повисло на её сосочках. Лена открыла глаза, это оказались обычные прищепки. Как и груша, они доставляли неудобство, но вдобавок ещё и боль, и Лена начала извиваться ещё сильнее.

Потом её повернули на живот опять, начав жестоко пороть прутьями, и эти розги, которыми её сек Вадим, оказались ещё более болезненными, чем ремень и плеть вместе взятые. К тому же соски начали страшно болеть, и когда она шевелилась, то они доставляли ей ещё большую боль, потому что лежала она, повторяю, на животе, и груди с прищепками были под ней. Вадим сек её и сек, наверное уже был удар тридцатый, когда он остановился. Лена не плакала. Она, казалось, уже чуточку привыкла к боли. Вадим бросил прут на пол и взял штуку для выбивания ковров. Он отвязал её, и она, натаясь от усталости и жуткого неудобства в писечке и боли в грудках, пошла за ним. Он молча положил её грудями на гладильную доску, отрегулировав, сделав её пониже, и Лена стояла ногами на полу, а грудью и животом лежала на доске. Вадим взял верёвку и просто привязал её к доске, ловко обвив раз пять верёвкой её и гладильную доску. руки тоже оказались «ввиты» в верёвку. Попка славно оттапырилась, «кокетливо» краснея и дёргаясь. Вадим понял, что Лена была на пике возбуждения. Вадим опустил выбивалку на попку Ленки, и оставил круглый розовый след. Ленка замычала и попыталась извиваться. Потом он ударил её ещё раз тридцать и отвязав, бросил на пол. Час она лежала на полу с грушей в писе и прищепками на грудях.