Покоряя прикосновеньем пальцев

Сколько себя помню, я всегда отличалась от других. В пять лет, когда мама с вымученной улыбкой привычно пригласила меня к себе на руки, я чуть не вскрикнула после прикосновения к ней. Вслед за чем посмотрела ей в глаза и спросила: «Мам, что с тобой?» Родители в ту пору часто ссорились между собой, но пытались скрыть от меня это. Ни они, ни мои соседи по садику не могли понять, как я ощущаю то, чего не ощущают они. Чувствуя в одних постепенно возрастающий неосознанный страх, а в других — вполне открытую враждебность, я приучилась не распространяться о том, какая гамма ощущений открывается мне в момент прикосновения к человеку. Какой, вообще говоря, смысл был бы в подобных откровениях? Быть может, именно это привело к тому, что я росла довольно замкнутым ребёнком. Спутниками моими стали книги и комиксы, а с некоторого момента — книги и комиксы фантастические. В них зачастую описывались люди и иные существа с необычными способностями. В том числе — существа отчасти подобные мне. Мутанты. Псионики. Телепаты. В список этих субъектов, впрочем, входили не только живые существа. Меня поразило однажды красочное описание ощущений, испытываемых роботом-телепатом из романа Азимова при проникновении в человеческий ум. Восприятие игры человеческих эмоций в виде некоей цветной гармонии, мозаики, набора тонов или струн, которые можно усиливать или ослаблять, — но с риском, что ослабленная струна отскочит и ударит по остальным, — всё это было до невероятности похоже на мои собственные ощущения в момент контакта. При чтении подобных произведений я ещё сильнее ощущала своё отличие от остальных. Благодаря чтению обычной литературы примерно представляя себе ощущения живущего обычной жизнью обычного человека — в этом моя способность лишь помогала мне — и преисполняясь благородного намерения обратить свои способности во благо людям аналогично мутантам Ксавьера. С течением времени сей наивный максимализм ослаб — но и он сыграл свою роль, побудив меня не раскрывать ни перед кем свои способности раньше времени. Раскрывать, собственно говоря, на первых порах было особенно нечего. Часто ли вы прикасаетесь к людям? Люди не очень-то любят, чтобы к ним прикасались. Много ли сведений о них можно так почерпнуть? Я ведь даже не телепат. Я — эмпат-кинестетик. Я вижу игру эмоций, неосознанных чувств и некоторых наиболее устойчивых мыслеформ — но без уверенности, что смогу в последнем случае точно их расшифровать. Быть может, я была бы идеальным детектором лжи — позволь мне кто-нибудь неустанно держать себя за руку. Способность влиять была открыта мною незаметно и буднично, лет в двенадцать. Жужжание майских мух наполняло душный весенний воздух, а у мамы разболелась голова после очередной ссоры с отцом — хотя и, слава небу, не столь сильной, как в былые времена. Приложив ладонь к маминой голове, я всмотрелась в привычно визуализируемую мною гамму не своих чувств. Ощутимым диссонансом в многоцветии потоков и тонов смотрелась бледно-лимонная струнка. Не знаю почему, но у меня возникло желание сжать её, отплести или хотя бы ослабить её резкие пульсации. Прежде чем я успела понять, что, собственно, совершила, мама изумлённо распахнула глаза: «Вроде бы прошло». Понадобилось пройти некоторому времени, прежде чем я осознала смысл произошедшего. Способность влиять развивалась постепенно — так же, собственно, как и способность смотреть. На пути развития второй способности стояло преимущественно понимание — будучи ребёнком, я едва ли могла понять целиком смысл тех или иных эмоциональных пульсаций в человеке, ещё не пережив ни разу сама стоящих за ними чувств. Что же до способности первой, то она сама по себе изначально была на невысоком уровне — думаю, ключом к её пробуждению послужило начало полового созревания. Тем не менее по мере тренировок она планомерно росла. Коснуться мимолётно сухой ладони экзаменатора при взятии у него билета. Успеть уловить в этот краткий миг всё многоцветье открывшейся мне его внутренней жизни — и выловить импульсы кажущейся дружественности ко мне. Выловить и усилить. Каким сальным стал его взгляд. Так, кажется, я выловила и усилила что-то не то? Чем больше развивались мои способности — в особенности способность к влиянию — тем большим искушением становилось обладание ими. Моя начальная замкнутость приносила плоды в виде почти полного отсутствия личной жизни — и даже обзаведение уютным кругом подруг тут не сильно что-нибудь изменило. Внешне я как будто была достаточно мила: тёмно-рыжие волосы, зелёные и временами коварно вспыхивающие глаза, невинное — и вроде бы порою стервозное — личико. Такую характеристику мне не без труда удалось выудить из уст и умов окружающих, применив все свои способности для достижения откровенности. Но, увы, звёзд вокруг хватало и без меня. Я знала: мне достаточно подсесть к какому-нибудь симпатичному парню, провести пальцами по его ладони, всмотреться в пульсирующую мозаику его порывов и чувств — и я наверняка пойму, что и как следует усилить в мерцающем узоре разноцветных сполохов и искр. Именно это понимание и было страшным. Пугающим: не навредить бы? Манящим: остановило бы это, к примеру, ту же Оксану? Страх усугублялся тем, что психология противоположного пола во многом оставалась мне неясной — как в обычном смысле, так и на ощупь. Что объяснялось, с одной стороны, намного менее частым контактом с его представителями, а с другой стороны — абсолютной бесполезностью самонаблюдения. Психология девушек была понятней. По тем же самым причинам — как извне, так и изнутри. Мне легко было отличить густой оранжевый тон вожделения от светло-сиреневых романтических оттенков, а изумрудную сытую удовлетворённость — от пурпурных дёрганых колеров самоубийственной страсти. Вдвойне завидней было ощущать эмоции своих подруг во время бесед об их кавалерах. Быть может, это извращение — или дикая разновидность сублимации? — но я вскоре полюбила, как бы невзначай выводя ту или иную свою подругу на разговор об интимных моментах её романа с тем или иным парнем, прислушиваться при этом к буре полыхающих в её душе чувств и воспоминаний. Если б они только знали, зачем я в эти моменты поглаживаю их пальцы... Если б они только знали, что я в этот момент переживаю описываемые ими сцены едва ли не ярче их... Чтобы достичь подобной откровенности, мне не особо требовалось прибегать к влиянию. Если же и требовалось — то совсем чуть-чуть. Тут — чуть распалить возбуждение. Тут — слегка ослабить запоры смущения. Вскоре я даже обнаружила, что мне нравится это. Наблюдать, как невинная в обычных разговорах девушка на моих глазах раскрепощается, как глаза её начинают гореть, а личико — румяниться, как из уст её — неожиданно для неё самой — начинает литься детальнейшая повесть о её фривольных приключениях на подоконнике, под трюмо и в кабинке университетского туалета. Не спорю: с моей стороны это вполне могло быть изощрённым психологическим садизмом. Местью неудачницы? Пусть даже местью, безвредной для жертвы, — я, естественно, никому и никогда не передавала полученные таким образом пикантные данные. Но я не собираюсь оправдывать себя. ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ — А потом... потом его губы припадают к моему бедру, — выдохнула Анна. — Кажется, к правому... или левому, я точно уже и не помню. Глаза девушки блестели в полутьме, освещаемые лишь радужными переливами крутящегося световодного ночника. — Я и не подозревала, что он окажется способен на подобное... прямо в библиотечном зале, под столиком, практически на глазах у этой сухой мымры, представляешь? Затем он поцеловал меня... чуть сместив ленточку трусиков, поцеловал прямо туда. От избытка эмоций колени рассказчицы слегка ёрзнули на краю кровати. — И что было дальше? Чему-то улыбнувшись внутри себя, Ирина вновь провела кончиками пальцев по Аниной ладони. Анна открыла рот — и опять закрыла, чувствуя, как её переполняет что-то, чему нет названия. — Он приоткрыл губы... и щекотнул меня кончиком языка. Вначале сверху... облюбовав чуть ли не каждую складочку... потом провёл языком сверху вниз... О небо! Она вздрогнула всем телом, чуть покачнувшись. — А ты что? Ирина не упускала её руку из своей ладони, неспешно, размеренно убаюкивая каждый её пальчик. — Я?.. — Анна запылала. — Я... не могла терпеть. Я раздвинула бёдра, как последняя... и чуть приподнялась, позволив ему стянуть с меня трусики. Закрылась книжкой... чтобы никто в зале не видел моего лица, моих глаз... в то время как язык его проник вглубь меня, просочился в мою щёлочку... не останавливаясь ни на миг, терзая, лаская стеночки моей пещерки... и я... о-ох. Вся красная, Анна замолчала, хрипло и тяжело дыша. Её невинное личико в обрамлении чёрных кудрявых волос выглядело сейчас особенно привлекательным. — Ир... я не могу дальше, — беспомощно выдохнула она. Ирина наклонилась чуть ближе, ловя её взгляд. — Не стесняйся, — шепнула она. В чертах её лица на миг проявилось нечто хищное — или ведьмовское? — Продолжай. Пальцы её слегка сжали Анину ладонь. — Ира... я... — Анна закусила губу, чувствуя, что течёт. Такого сочетания стыда, беспомощности и в то же время странного бесстыдства она ещё ни разу не ощущала. — Если я продолжу... я совсем потеряю самоконтроль... — И что? По-кошачьи поблескивающие изумрудные глаза Ирины как будто магнетизировали. — Мы ведь тут одни. Никто ничего не увидит, — прошептала она. — Никто не узнает. Взгляд Ирины не отрывался от её глаз, пальцы её продолжали неспешно поглаживать Анину ладонь, сама же Анна ощутила в себе рост противоестественного бесстыдства, желания выложить перед подругой всё, а то и не только выложить на словах, но и самой повести себя предельно бесстыдным образом. От мыслей этих щёки её полыхнули ещё более нестерпимым румянцем. — Тебе ведь самой нравится вспоминать об этом, — вновь шепнула зеленоглазая искусительница напротив. — Правда? Анна зажмурилась. Из памяти её, будто помимо воли, всплывали воспоминания, ощущения и образы... вот мохнатая голова Олега уже почти целиком между её бёдер... вот губы его щекочут складчатый треугольничек клитора, а кончик языка проскальзывает в пещерку... вот язык его, всей поверхностью прижимаясь к плоти, скользит снизу вверх... Она приглушенно застонала, вновь непроизвольно содрогнувшись всем телом. Приоткрыв глаза, обнаружила, что свободная ладонь её тем временем прижалась к разгорячённому низу живота, прижалась через платье, прямо на глазах у Ирины — продолжающей смотреть на неё тем же колдовским взором и неспешно поглаживать её пальцы. Чуть не задохнувшись от смущения, стыда и волны противоестественного возбуждения, Анна сдвинула ладонь чуть ниже — к собственному нагому колену. По-прежнему на глазах у Ирины. «Что я делаю?» Ладонь робкой и несмелой девушки, в первые недели учёбы в университете не осмеливавшейся даже заговорить с кем бы то ни было первой, проскальзывает под край тёмно-красного шёлкового платья. ...губы и язык Олега... ...магнетический взор мерцающих зелёных глаз... Тонкие пальцы Анны единым движением перемещаются за узкую ленточку трусиков. Ещё один скачок — и сдвинутые в клинышек пальчики без малейших усилий проникают меж створок бесконечно увлажнённой пещерки. — Да, Аня, — доносится до неё чей-то бесконечно сладкий голос издалека. — Правильно, вот так... Она пытается остановить себя, пытается себя устыдить: «Что я творю? Чем я занимаюсь сейчас прямо при своей подруге?» — но стыд и возбуждение уже успели слиться в дикую, гремучую смесь, где первое начало обращается вторым, а попытка себя пристыдить лишь оборачивается ещё одним, ещё более громким и чувственным стоном... Распахивая широко глаза, не отводя взгляда от пылающих глаз Ирины — упиваясь сейчас уже не воспоминаниями об Олеге, упиваясь дикостью и постыдностью совершаемого, всем смыслом и всей сутью происходящего в эту минуту, — Аня вминает едва ли не всю ладонь в свою разгорячённую плоть, ускоряя движения сдвинутых в клинышек пальцев чуть ли не до конвульсивных, то раздвигая, то вновь смыкая их, а подушечкой большого пальца меж тем стремительно лаская такой чувствительный треугольничек клитора, всё быстрее и неудержимей, ещё и ещё... Голова её запрокидывается назад. — И-и-ир... — Безвольный стон. — Что? — лукаво звучит в ответ. Так лукаво и так сладко, что сравнить этот тон можно разве только с вяжущей сладостью войлочной вишни. По телу Анны прокатываются спазмы, конвульсии, одна за другой. Из уст её вырывается стон за стоном. Наконец спиральная лестница, виток за витком которой преодолевается ею с каждым круговым движением её тонких пальчиков, резко обрывается — выведя Анну на пик. Уста её рождают уже не стон — хрип. Выдох за выдохом размеренно покидает её организм, мышца за мышцою её напрягшееся почти до предела тело размеренно обмякает. Мизинчик подруги чуть-чуть щекочет её левую ладонь. Анна полулежит в кровати, глаза её полуприкрыты и ни единое дрожание черт лица не выдаёт происходящего в ней, но странное безумие как будто начинает её отпускать, а стыд понемногу вновь насыщает кровью её щёки. До неё планомерно доходит: ...что... ...она... ...только что... ...совершила... ...у Ирины на глазах... Она медленно приподнимает веки и очень осторожно смотрит на свою лучшую подругу. Та созерцает её безмятежным и даже как будто слегка хозяйским взглядом. — Ира... — Да? — Вопросительно приподнятые брови. — Прости... — За что? — Подруга улыбается, глаза её загадочно горят. — Я сама виновата. Распалила тебя разговорами об Олеге... Анна несколько мгновений молчит, постепенно приходя в себя. Хорошо всё же иметь такую подругу: по-настоящему верную и всё понимающую. — Ты знаешь, Олег сделал мне предложение, — полуприкрыв глаза, вдруг вспоминает она. — И что ты ответила? — Это было так неожиданно, — признаётся она. — Я... просто не нашлась, что ответить. Сказала... что подумаю. Губы подруги мягко и нежно касаются её кожи чуть ниже подбородка. — Вот и хорошо. Спи. По телу Анны прокатывается волна блаженства и покоя, руки Ирины тем временем заботливо укрывают её одеялом. — Сплю, — шепчет она, проваливаясь в нирвану... ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ Несколько мгновений я смотрела на неё, подложившую руку себе под голову. Так похожую сейчас на ребёнка в своей открытости и чистоте. Ни с кем ещё мне не доводилось заходить так далеко, распаляя до столь обжигающей степени яркое пламя страсти, сплетая столь тесно пульсирующие нити стыда и возбуждения, любуясь мгновенным перетеканием одного в другое и созерцая сумасшедшие сполохи чувств и страстей. На моих глазах нити эти — оранжевая струна вожделения и алая пульсирующая синусоида стыда — почти слились в единое неразличимое целое, дав поистине неповторимый эффект. Неповторимый? Познав законы столь дивного сплетения струн, повторить его я теперь смогу в любое мгновение — вот только захочу ли? Вторая часть правды состояла в том, что мне ни разу не доводилось совершать подобное и с самою собой. Переживать такое. Я как будто лишилась внутренних тормозов, мне было всё равно, как я потом буду смотреть Ане в глаза. Самым важным для меня стало распалить её до предела, довести её до пика раскрепощения — и узреть этот пик. Ощутить. Познать, какой эта невинная с виду девчонка способна быть на самом деле — пусть даже втайне от себя. Открыть её тёмные бездны пред нею самой — пусть даже наутро она предпочтёт думать о случившемся не более чем о смутном сне. Ибо, в сущности, что такого уж особенного произошло накануне? Но я-то помню, как ты смотрела мне в глаза — и какое пламя полыхало в эту минуту в твоей душе. Желанный стыд, бесстыжее желание, опьянение страстью — и, помимо этого, как будто что-то ещё? В этот момент я ощутила, что могу совершить с тобою всё, что захочу, ибо я постигла тебя в этот миг до самого края. Но какая-то странная сила удержала меня от того, чтобы окончательно превратить тебя в мою покорную игрушку — и я лишь пристально следила сквозь полуопущенные веки за твоим самостоятельным восхождением к вершине пирамиды. Я нежно провела рукою по пушистым чёрным волосам. Спи, моя девочка. Пусть тебе приснятся самые лучшие сны — это я могу обеспечить. Я могла бы, наверное, навеять тебе и букет извращённых эротических сновидений в стиле юри — стоит ли, однако? Я вновь на миг залюбовалась её лицом. Таким наивным. Таким открытым. Таким чистым. Как же мне не хочется тебя кому-то отдавать. ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ — Как ты считаешь, мне идёт это платье? Анна задумчиво рассматривала собственное отражение, примеряя вот уже пятый подвенечный наряд. Нынешнее её облачение внешне напоминало нечто среднее между костюмами Снегурочки и Золушки — впрочем, как и почти любое свадебное платье. — По-моему, эти оборочки в виде листиков у самого края подола привлекают внимание к чьим-то прекрасным бёдрам, — едко заметила подруга, отправляя в рот очередную картофельную палочку. — Ты всех просто сразишь, Аня. Прикончишь наповал. Щёки Анны невольно заалели. — Ты думаешь? — смутилась она. Спрятав взгляд, она поспешно потянулась рукою к застёжкам за своей спиной. — Ой, я лучше выберу предыдущий наряд, он вроде как поконсервативней. Ирина покачала головой, глаза её лукаво засветились. — Тебе надо было в девятнадцатом веке родиться, Аня. Сейчас — двадцать первый. Скоро на свадьбах девушки будут появляться вообще лишь в одной фате. Представляешь, сколько сразу образуется желающих поздравить молодожёнов с новым счастьем и меж тем рассмотреть получше невесту? Анна смешливо фыркнула в кулачок. На лице её выступили лёгкие ямочки. — Боюсь, Олегу не очень понравится, если я явлюсь так на торжество и если меня будут пожирать глазами все гости. Ирина улыбнулась. За улыбкой этой её подруге почему-то померещилась на миг лёгкая печаль. — Да уж. Тут же грусть в её глазах будто вытеснилась озорством. — А ведь тебе хотелось бы? Признайся. Глядя с улыбкой в Анины глаза, её собеседница на мгновение чуть коснулась краешком мизинца её ладони. И Анна, крепко зажмурившись, неожиданно для себя вдруг и вправду представила... ...она, совершенно нагая и прикрытая от внешних глаз лишь полупрозрачной фатой, с полуулыбкой медленно движется к разукрашенному алтарю... ...взгляды окружающих, десятки, сотни разгорячённых взглядов почти осязаемо скользят по всему её телу, по самым сокрытым и потаённым его уголкам, будто ощупывая её со всех сторон... ...взгляд Олега останавливается на ней; взгляд Олега, даже не подозревавшего, что она, невинная и застенчивая девушка, способна на подобное... Анна резко выдохнула. Видение необыкновенной яркости и чёткости оставило её так же быстро, как и посетило. Она ощутила, что ноги её чуть дрожат и что где-то внизу как будто даже образовалась лёгкая необъяснимая мокрота. — Ну уж нет, — она даже отступила на шаг от подруги-искусительницы, чьи слова спровоцировали её на столь дикую фантазию. — В другой раз как-нибудь. — Конечно же, нет. — С искрами насмешки в глазах Ирина покачала головой. — Такой свадебный стиль, увы, всё ещё чересчур продвинут для наших времён. Она облизнула губы. — Мне просто было интересно, можешь ли ты захотеть. Вспыхнув, Анна поспешно отвернулась — рассчитывая хоть частично скрыть смущение — и по возможности незаметно утёрла так некстати выступивший пот со лба. — Лучше помоги мне справиться с этим платьем, — беспомощно произнесла она, пытаясь сменить тему. — Тут такая тугая молния. Пальцы Ирины взялись за пластмассовый язычок и медленно провели его от низа до самого верха. Чуть медленней, чем это было необходимо. Анна, впрочем, не уделила этому внимания. Закусив губу, она вдруг кинула на Иру озабоченный взгляд. — Ты точно не поедешь? Я всё никак не могу поверить. Ты же моя лучшая подруга. Ирина вздохнула. — Я тебе говорила. У меня, — она на миг призадумалась, — социофобия. И аллергия на крупные собрания людей. Её пальцы мимолётно вновь коснулись Аниной ладони, и той расхотелось её о чём бы то ни было расспрашивать. ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ Я смотрела на неё, прихорашивающуюся в очередной раз перед зеркалом, лишь с трудом удерживая себя от свершения чего-то радикального. Я ведь могла и впрямь подтолкнуть её к запретному безумству, посеять в её душе ядовитые семена бесстыжих желаний, переплетя вновь смущение со страстью, — так, что девушка пришла бы к алтарю освобождённой от всех одежд. Причём испытываемый ею жгучий стыд лишь удерживал бы её на этом пути, дразня щекоткой сумасшедшего возбуждения и не позволяя сделать ни шагу в сторону. Стыдно, мерзко в этом признаваться, но на миг у меня почти всерьёз мелькнула мысль подобным способом расстроить свадьбу. Впрочем, сорвалась бы ли она? И: какой смысл? Я же вижу, какими букетами дивного многоцветного фейерверка расцветают её чувства при мыслях об Олеге — и не только при воспоминаниях интимного плана. Я вижу, как преобразуется её аура рядом с ним. Её жизнь — реальность; мои же фантазии, какими бы они ни были, — фата-моргана, химера, мираж. Небыль. ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ — Просто обворожительное видение, — с восторгом проговорил Олег, осматривая свою суженую во всех сторон. — Высокородная барышня Серебряного Века. Анна вновь смутилась. Её нынешнее облачение было вполне традиционным — обнажая целиком плечи и руки, но зато скрывая ноги за патриархальной длины подолом. — Я же говорила, — не преминула подколоть подруга. — Тебе надо было родиться в позапрошлом столетии. Ну и язва же эта Ирка. — Тогда я была бы уже старой как Баба-Яга, — парировала Анна. — И за кого мне выходить, за Кощея? Не удержавшись, она показала подруге язык. Съела? — А может, я и есть Кощей, — азартно предположил Олег. Глаза его смеялись. — Просто маскируюсь хорошо. Фальшивый паспорт, пара пластических операций, пересадка кожи, как у Майкла Джексона, — и нет проблем. — Вот и проверим, — с коварным многозначительным намёком улыбнулась невеста, прижимаясь к суженому всей своей нижней половиной тела прямо через платье. Чуть выгнув колено вперёд. Неискушённость неискушённостью, но, после того, что с ней Олег проделывал самыми разными способами в самых разных местах, — в какой девушке не проснутся чёртики? Приобняв в ответ наречённую чуть ниже талии, он коснулся своими горячими губами её губ — на миг полудемонстративно зажмурившись в приливе наслаждения. — Ну, — отступил на шаг Олег, — мы поехали? Наш чёрный экипаж подан, карета ждёт. Пункт экстренного сведения душ и слияния сердец воедино реально располагался в пяти минутах ходьбы от университетской общаги, где на эту минуту пребывали наши собеседники, так что особой необходимости в наличии свадебного лимузина не было. Но: традиция. Ритуал. — Дай я хоть с подругой наедине попрощаюсь, изверг, — ткнула его в солнечное сплетение Анна. В действительности ей хотелось не столько попрощаться с подругой, сколько ещё раз — без смущающего взгляда Олега — внимательно осмотреть себя через зеркало и убедиться, что всё в порядке. — И почему я такой добрый? — фыркнул Олег. И бросил взор на часы: — Так, ладно, минут двадцать у нас ещё есть. Ох уж эти девушки... Покрутив головой, он скрылся за дверью. Кинув очередной взгляд в гладь серебристого стекла, Анна стряхнула с волос соринку и чуть поправила фату. Посмотрела на Ирину. — Ир, ты как? Не передумала? Та лишь покачала головой. — Нет, — губы её печально дрогнули. — Но спасибо. Анна сделала несколько шагов вперёд, пытаясь перехватить взгляд подруги. — Ты как будто отпускаешь меня на похороны. Мы ведь не расстаёмся навеки. — Просто... теперь у тебя образуется своя личная жизнь. У меня своя, — вымученно улыбнулась Ира. — Это нормально. Анна сделала ещё пару шагов вперёд — и прильнула к плечу подруги, зарывшись носом в её волосы. — Ирок, — шепнула она прямо ей на ухо. — Ну не грусти. Пожалуйста. Мы всегда будем вместе — ты и я. ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ Ты не понимаешь. Как ты можешь понять, что за демоны сидят внутри меня, если я сама до недавнего времени не знала об этом? Ты не можешь мне дать то, чего я хочу, — но вина в этом не твоя, а моя. Как глупо. Сейчас ты выскользнешь из моих объятий и уйдёшь, растворишься насовсем из моей жизни, а я сделаю себе горький кофе. Чтобы запахом его забить воспоминание об аромате твоих волос и твоей кожи. Навсегда. ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ Рука Ирины скользнула ей за спину, кончики пальцев коснулись нагих девичьих плеч. Анна сперва не поняла, что с нею происходит, — движение это, поначалу вроде бы не вызвавшее никаких противоестественных эмоций, с каждым новым щекочущим прикосновением заставляло сердце её забиться всё громче, а шум в ушах — чуть возрасти. Почему-то ей вспомнился тот незапамятный, тщетно вычёркиваемый из воспоминаний вечер в общежитии — когда она чересчур расчувствовалась перед подругой при описании своих пикантных приключений. Пальчики Ирины продолжали неспешно двигаться по её обнажённому плечу, как бы выводя круг за кругом... Анна закусила губу. Она с невероятной чёткостью ощутила, что обнимает сейчас Ирку, что отдельные участки их кожи соприкасаются сейчас напрямую и что она вдыхает сейчас её запах. Ощущение это стало почти нестерпимым физически... ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ Это так просто — в момент прикосновения к твоей нежной коже нащупать почти неуловимый блик в мареве вспыхнувших чувств и усилить его. Ещё раз усилить, ещё и ещё. Стыдно? Но мы ведь уже знаем, как обращать стыд в страсть, тесно переплетя ниточки обоих порывов. Так почувствуй же. Ощути то, что в твоих объятиях ощущаю я. Почувствуй, каково мне быть рядом с тобой — и навеки тебя терять. Мы существуем друг для друга лишь последние минуты — и в эти последние минуты я сыграю на твоей нервной системе ту мелодию, какую хочется мне. Я садистка? Быть может — ныне я даже чувствую это со всевозрастающей определённостью. Сейчас я даже выпущу тебя из своих объятий. Ну же, иди к Олегу. Не хочешь? ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ Анна застонала, чуть откинув голову назад. — Что с тобою? — ласково спросила Ирина, отступив на полшага. Пальцы её, впрочем, продолжали выводить дивные виражи на открытых Аниных плечах, что почему-то погружало хозяйку плеч в дебри безумных грёз. Глаза Ирины словно светились. «Как тогда, — вдруг подумалось Анне, — как в тот вечер, как в тот сумасшедший колдовской вечер. О небо!» Она ощутила, что её слегка трясёт. Воспоминания о вечере, воспоминания о случившемся тогда чуть не... «Нет!» Она сделала пару шагов назад, пальцы Ирины мягко соскользнули с её плеч. — Что-то не так? — Подруга приподняла брови. Почему в этом невинном выражении беспокойства ей сейчас мерещится нечто издевательское? Анна опять закусила губу, ещё сильнее, почти до крови, ощущая, что не в силах отогнать от себя мысль о пальчиках Ирины, о её тонких, гибких, длинных и скорее всего невероятно ловких пальчиках. Дикость: чем постыднее сейчас была приходящая на ум и касающаяся Ирины мысль — тем сильнее мысль эта дразнила её, опьяняя и искушая. — Я... — попыталась всё же выдавить она, на миг освободив нижнюю губу. — Я... — Ты?.. — Ира пристально всмотрелась в её лицо. Вся красная от избытка смешанных чувств, Анна стремительно развернулась и выскочила за дверь. — Мне в туалет, — бросила она застоявшемуся снаружи Олегу, исчезнув в дальнем конце коридора прежде, чем он успел что-либо произнести. Захлопнув за собой дверь туалетной кабинки и даже не позаботившись о задвижке, она бессильно упала прямо на неприкрытый стульчаком унитаз — и почти сразу же резким движением прижала ладони к характерной области своего подвенечного платья. Что она делает? За считанные минуты до свадьбы. Сумасшедшие чувственные фантазии о своей лучшей подруге. Нахлынувшие — от чего? — от кратких безобидных объятий. Что с ней? Вдруг её бросило в краску: она поняла, что мыслями этими не столько останавливает себя, сколько наоборот, распаляет, возбуждает, — каждая мысль о постыдности происходящего сейчас как бы подливает бензина в костёр. Она вспомнила ещё раз отчётливо тот вечер разгорячающих откровений. Взгляд Ирины. Хищный, манящий, неотрывный и дико заводящий. Ощущая себя безнадёжно, непоправимо падшим существом, Анна приглушенно застонала... — Что с тобой, Аня? — вдруг мягко и нежно прозвучало в двух шагах впереди. Анна приподняла затуманенный взгляд. Дверь кабинки была распахнута, в проёме стояла Ира. Несомненно, видевшая всё — в том числе и никак не прекращающиеся полубезотчётные движения её ладоней. Стыд и возбуждение с новой силой ошпарили её. — Ты так внезапно выбежала из комнаты, Ань, — сладким, почти приторным голосом проговорила Ирина. Она присела перед ней на корточки; ладонь её — хотя и через платье — коснулась Аниного колена. — С тобой точно всё в порядке?.. Анна едва не застонала от этого прикосновения. Одновременно ей почему-то захотелось плакать. — Ир... я... хочу тебя. Она опять закусила многострадальную губу, чувствуя сумасшедшее возбуждение от сказанного — и в то же время леденящий страх. В зелёных глазах Ирины что-то едва заметно блеснуло. — Как интересно, — голос её оставался ровным, почти убаюкивающим, в то время как рука её неспешно обвела Анино колено и устремилась выше. — Сильно, Аня?.. Аня, пылая, кивнула. — Прямо сейчас? За пятнадцать минут до свадьбы?.. — Голос Ирины по-прежнему был так же ровен. Часто заморгав, чтобы видеть хоть что-то сквозь заслезившиеся глаза, Анна изо всех сил сдвинула бёдра — ей показалось, что очередная вспышка возбуждения-стыда заставит её неумолимо потечь прямо через все слои ткани. — Ну что ж... — Ирина наклонилась вперёд; взгляд её манящих изумрудных глаз вновь стал ведьмовским. — Мы же ведь с тобою подруги. Шёпот её вдруг сделался жарким. — Что мне сделать, Ань?.. Анна еле дышала. — Разденься, — слабо вылетело из неё. — Пожалуйста... Ирина неспешно выпрямилась, не сводя с собеседницы взгляда своих горящих глаз. Ладонь её легла на язычок молнии тёмно-зелёных брюк. Мгновение — и язычок этот перемещается вниз. Ещё миг — и передняя пуговица расстёгнута, после чего поясок брюк отправляется вниз. Анна не может отвести взор от пленительных бёдер Иры, от её хрупких, но на диво гармоничных форм. Чуть улыбаясь, подруга её проводит пальчиком по тонкой лямочке трусиков. Поддразнивая. Пальчик слегка изгибается — и подцепляет изнутри тончайшую лямочку, натягивая её на себя. Трусики Ирины неторопливо сползают вниз, меж тем как Анна начинает ощущать, что ей точно придётся менять подвенечный наряд. Он определённо подтёк. Чувствуя себя как в горячечном безумии, как в эротическом сне — кстати, а не объясняет ли это всю дикость происходящего? — Аня наклоняется вперёд и упоённо касается губами нежнейших бёдер перед собой. Приоткрывает губы; кончик языка её выскальзывает наружу и мягко щекочет Иркину кожу, собирая каждую каплю влаги с неё, познавая подругу на вкус. Руки её тем временем вытягиваются вперёд, обхватывая Ирку, приобнимая её выше колен. Дыхание Иры становится всё более тяжёлым, прерывистым, кажется, иногда лишь усилием воли не превращаясь в стоны. Будто в стремлении избежать преждевременного погружения в бурю, не успев выполнить всего обещанного, Ирина отступает на полушаг — приподняв руки — и элегантно расстёгивает блузку. Скрытый под нею чёрный топик ненадолго задерживается на двух прекрасных холмиках. Снова слегка улыбаясь, Ира проводит ладонью по обеим чашечкам — сначала по одной, потом по другой. Прежде чем развязать соединяющий их узелок. — Вот так, Ань? — вновь медовая сладость в голосе. Анна ощущает, что близка к пьянящему сумасшествию, к сладостному безумию. Её лучшая подруга стоит перед ней абсолютно голая — потому что она, Анна, захотела этого. ...её ошпаривает новой вспышкой смущения-страсти... — Тебе нравится, Ань? Не голос — сахар. Ира вновь делает полушаг вперёд, благодаря чему её бёдра, нежнейший живот, прекрасная грудь оказываются снова в пределах Аниной досягаемости. Чем Аня и пользуется, приобнимая свою подругу на уровне ягодиц, терзая при этом губами бархатную кожу чуть выше пупка, щекоча языком пурпурные соски и даже еле удерживаясь от того, чтобы куснуть один из них. Полуприсев на корточки с загадочным видом, Ирина опускает руку вниз и проскальзывает ею под край длинного белейшего подвенечного платья. Ладонь её касается Аниного колена — уже не через ткань — после чего проворные пальчики, фантазии о которых заставили Анну покраснеть всего несколько минут тому назад, касаются пышных бёдер. Кончики её пальцев проскальзывают вдоль зыбкого края кружевных трусиков. Вытянувшись вперёд, Ирина целует её чуть взопревшие бёдра; целует, отогнув край почти невесомой ленты белья, одну из самых заповедных и сокровенных сказочных зон. Анна откидывается спиной назад, на туалетный бачок; платье её задрано выше пояса, бёдра широко раздвинуты, голова также запрокинута назад, она откровенно стонет — и ей даже всё равно, услышит это кто-нибудь или нет. — Вот так хорошо, Ань?.. Губы Иры, кажется, приоткрываются. Меж ними наружу выскальзывает кончик языка и касается нагой кожи. — Да, — стонет она... Кончик языка проникает чуть глубже... — А вот так? — Да-а!.. Кончик Ириного языка подныривает в потаённую глубь меж двух сладких створок — и тут же выныривает наружу. Пик сумасшедшего наслаждения обжигает Анну. — Лучше, чем Олег?.. — Да-а... — выдыхает она, плохо понимая даже сам смысл вопроса. Анне не видно, появилась ли улыбка на губах Иры, но кончик неутомимого язычка оной вознаградил её тело целой серией безумных, сладостных пиков. Коварно глядя подруге в глаза, Ирина выпрямляется. Шепчет, не отводя от неё взгляда: — Тут так мало места. Кабинка тесна. Ты не хочешь, — короткое движение головой, — выйти в общий туалет? После всего произошедшего — и продолжающего происходить — огненные круги перед глазами мешают Анне сразу сосредоточиться на сути сказанного. — Там окна... — выговорила она, слыша свой голос как будто со стороны. — И, если зайдут... — Страшно? — Губы Иры изгибаются в дразнящей улыбке. — По-моему, кто-то фантазировал... о том, чтобы... явиться на свадьбу без одежды. Дыхание Анны непроизвольно замедляется, импульсы возбуждения-стыда вновь лихорадят её нервную систему. Ей невольно представляется: — что и как может произойти. Каждая картина рождает ужас, дикий ужас и безумное возбуждение, и одно неразрывно связано с другим. На мгновение щёки её опять обжигает огнём, а в следующий миг она хватает Ирину за руку и почти силком вытягивает её следом за собой из туалетной кабинки. Подойдя к широкому окну, бессильно замирает в двух шагах от него, в то время как Ира неторопливым властным движением понуждает её опуститься прямо на пол туалета. Опустившись всем телом на пол, вновь задрав выше всех пределов край белейшего платья и раздвинув широко бёдра, Аня зажмуривает глаза и привычно отдаётся дарующим нирвану движениям язычка подруги. Тот факт, что в любую секунду может кто-то зайти, практически сводит с ума. — Привстань... — спустя некоторое время слышит она. Не открывая глаз, Аня подчиняется и вскоре выясняет, что смысл оного действия сводится к снятию с её тела уже потрёпанного подвенечного платья. Фату, впрочем, подруга великодушно оставляет на ней. Великодушно ли? Аня вдруг осознаёт, как она выглядит сейчас для любого случайного наблюдателя — полулежащая на полу женского туалета в одной фате, выдыхающая стон за стоном от прикосновений губ другой нагой девушки к самым сладким уголкам её плоти, явным образом олицетворяя чистоту и похоть, невинность и верх разврата в одном миловидном лике. Осознав же, закусывает в очередной раз губу, чтобы не застонать ещё громче... Положение Ирины над её распростёртым открытым телом резко меняется, бёдра её сокурсницы вдруг широко раздвигаются — почему движение это кажется Ане хищным? — прямо над её лицом, прямо перед её дрожащими губами. Не дожидаясь сигнала, Аня впивается — своими губами в губки своей лучшей подруги. Приоткрывает рот, выпускает на волю язык, позволяя ему постигать суть влажных таинств изнутри... С уст Ирины срывается глухой стон. Крепко обхватывая бёдра былой скромницы чуть выше коленей, она в ответ осыпает их серией пламенных поцелуев — разжигающих, распаляющих страсть. Некогда приличная девушка Аня стонет едва ли не громче подруги, раздвинув колени столь широко, что случайно зашедший в туалет наблюдатель — или ухитрившийся подглядеть за происходящим через окно даже сквозь яркие блики? — затруднился бы, кому присудить пальму первенства за бесстыдство в этом странном дуэте. Обхватывая крепче свою подругу сама, азартно слизывая стекающие вниз соки страсти... ...чувствуя, что едва ли не растворяется, падает, проваливается в сладкую бездну... Падение — или взлёт? Кто может это сказать. ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ — Ты теперь — моя. Только моя, поняла? — шепчу я ей в ухо, растрепав её шикарные чёрные волосы. — Ты сейчас пойдёшь к Олегу и постараешься стать с ним счастливой, но это ничего не изменит, ты была и остаёшься моею. О да, я совершила подлость — причём по своим собственным стандартам. Можно сказать, перешла на Тёмную Сторону — применив свой дар, свои уникальные силы в глубоко эгоистичных целях извлечения из Ани тех потаённых сладостей, которые бы мне иначе не довелось изведать уже никогда в жизни. Мало того, я ещё и спровоцировала её на заведомо рискованные шаги. Меня безумно опьянила тогда мысль, что свидетелем происходящему между нами в те заключительные минуты может стать кто угодно. Тем самым, быть может, породив слух об адюльтере и предотвратив неминуемое без моего прямого участия?.. Я провожу рукой по её нагому бедру. — Аня, вставай, — вновь шепчу я. — Мы уже находимся тут намного больше двадцати минут. Она медленно выпрямляется, чуть ёжась. Взгляд её падает на лежащее в углу скомканное подвенечное платье; слышится едва уловимое смущённое хихиканье. Переведя взгляд на меня, она на миг сжимает губы. — Ир... это же неправильно. Да? В глазах её словно дрожит тень сомнения. Или надежды на противоположный ответ? — Никто никогда не узнает. Да и потом, — улыбаюсь я, приобняв её за плечи, — разве что-нибудь было? Она неуверенно смеётся. Касаясь пальцами её обнажённой кожи, я всматриваюсь в то, что привыкла иногда называть аурой — хотя аурой это называть не вполне верно, аура должна быть видима на расстоянии, а не открываться лишь в миг прикосновенья. Вопреки ожиданиям, расплетать спутанные нити и гасить пульсирующие очаги почти не требуется — Аня, в чистоте натуры своей, намного более сильная девушка, чем предполагает сама. Так, совсем чуть-чуть влияния. Чтобы не переживала впустую. Чтобы вспоминала это впоследствии как дивный, манящий, постыдный, но дико возбуждающий эротический сон — хотя и понимая умом, что всё произошло в реальности. — Одевайся, — слегка подталкиваю её пальчиками. Аня, почему-то смешно шмыгнув своим очаровательным задранным носиком, делает шаг к платью. ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ — Сколько можно ждать? — Олег был явно недоволен. И явно еле сдерживал раздражение. — У нас возникли, — Ирина слегка замялась, — некоторые медицинские проблемы. Чисто женского характера. Подмигнув подруге, она отошла в дальний конец коридора, пройдя при этом между Анной и Олегом — и на миг коснувшись руки последнего. У Олега почему-то сразу исчезла всякая охота сомневаться в её словах. — Я-то думал, что знаю твой график, — лишь выдохнул беззлобно он. И обвил правую руку вокруг талии своей наречённой, не обращая особого внимания на явную помятость и несвежесть её одеяния. — Пойдём? ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ Я отступилась от своего первоначального намерения и всё же решила принять участие в свадебном торжестве — хотя и, чтобы не смущать Аню, по возможности инкогнито. Не появляясь лишний раз у неё перед глазами. Я наблюдала. Её раскрасневшееся личико во время произнесения священных непререкаемых клятв. Её чуть звенящий от волнения голос. Искринки смеха и счастья в её глазах. Кто знает, о чём она думает сейчас? Жалеет ли она о случившемся — пусть мягко и умеренно, благодаря обеспеченной мною эмоциональной анестезии? Возвращается ли она в мыслях к произошедшему получасом ранее на не очень чистом полу?.. Я понимала, что скорее всего не узнаю этого никогда. ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ — А ты куда отправишься, после того, как распрощаешься с универом? — хрипло поинтересовался один из однокашников, закусывая абсент ломтиком лайма. — На стажировку в Волгоград или, как все, в столичные бюджетники? — Куда Олег — туда и я, — чуть покраснела Анна. — Но вообще... мне бы не хотелось покидать город. С ним, да и с универом, связано столько воспоминаний... ощущений... Она запылала, осёкшись, уперев взгляд в шелковистую поверхность скатерти. Колени её сдвинулись под платьем. Она догадывалась — знала — какое именно воспоминание даже спустя годы будет вставать перед её внутренним взором при мыслях об университетской поре. Всегда.