Она

Утро. Холодное внутри и снаружи. На улице, за окном — мелким туманом в воздухе висит дождь. Не столько явление, сколько настроение, отравляющее мысли и проникающее щупальцами скользкого холода в далекие закоулки бессознательного. Эти щупальца вырывают из памяти неприятные и гнетущие воспоминания, наиболее соответствующие погоде и настроению. Но что первично? Бытие, угнетающее сознание? Или же мерзкая погода — лишь плод болезненного восприятия пасмурного дня? Нет разницы. Здесь и сейчас есть только одно настроение и одно движение — безразличные шаги из ниоткуда в никуда.

Алекс медленно вдыхал выпущенный мгновение назад из легких дым от крепко набитой, и недавно раскуренной трубки. Сигареты он не курил уже много лет. Если уж убивать себя, то красиво, со вкусом. Значит трубку. Только трубку. Иногда. Вместо петли.

В эти выходные ушла она. Хотя, ушла она уже давно. Вчера пришло понимание. Сегодня пришла боль. Завтра, если оно наступит, будет облегчение. В отличии от импульсивных детский расставаний, со слезами и соплями, он настолько привык к её уходам, что рассматривал их как иную форму близости — отдаленность. Так проще. Человек продолжал существовать, но отходил на расстояние полной недоступности.

Еще одна затяжка, и крепкий табачный дым скрыл очертания, и без того размытой дождем на оконном стекле, улицы. В комнату постучали. Алекс сконцентрировал внимание на замысловатых метаморфозах выпущенной из легких отравы. Удивительно как один и тот-же дым мог накрывать пеленой туманной завесы и комнату, и сознание. Стук повторился. Мужчина напрягся, стараясь оттянуть неизбежную необходимость подняться с кресла и вернуться в ненавистную реальность. Тот, кто стоял за дверью постучался в третий раз. Уже настойчиво. Тончайшие ниточки чар меланхолии были нещадно разорваны.

— Иду, — он не стал утруждать себя сложным ответом, так как понятия не имел, кто это мог быть. Гостей сегодня Алекс не ждал, но проклятое подсознание никак не могло пройти мимо возможности подсунуть химеру. Ложную надежду, как повод для секундной радости. Эти несколько мгновений, пока тело преодолевало расстояние от кресла у окна, до входной двери, были наполнены надеждой. Каждое долбанное мгновение. Но дверная ручка. Поворот замка. Легкое усилие нажатия и... Подсознание впрыскивает очередную порцию яда: опять решает за нас, заранее посылая уверенность в очевидном: «Это не она». Сказать себе «нет» до того, как услышать отказ, чтобы было легче принять настоящий отказ. Так работал этот защитный механизм израненной психики болезненного ребенка, которым на самом деле и являлся этот, уже тронутый сединой на висках, мужчина.

— Привет.

Алекс взглянул сквозь дверной проем на своего гостя и у него потемнело в глазах. На секунду, как будто легкое искажение зрения, приступ мигрени, или уличный туман, но что-то не позволило ясно разглядеть стоящую на пороге. Он отвернулся и вдохнул. «Голос!», — пронзила его неожиданная мысль, но он тут же отогнал ее прочь, ведь и голос казался чужим, незнакомым. И только бешенный стук сердца, болью отдающий в висках заставили его поднять глаза.

— Ты... Привет...

— Может ты уже обнимешь меня?

Он обнял. Мягкая, теплая толстовка с капюшоном с ушками, которая всегда казалась ему смешной, но невероятно милой, сейчас была холодной от дождя. Он обнял крепче, так как любил обнимать её, чтобы она запищала в его руках, приподнявшись на цыпочках, но она лишь чуть отстранилась, прерывая его ласки.

— Я голодна, может приготовишь поесть.

— Да. Но я готовить то не умею. Ты же у нас по этой части мастер всегда была, — он на секунду вернулся в прошлое, как будто возвращение её в квартиру могло как-то повернуть время вспять. — Конечно приготовлю. Яичницу. С беконом! На это я вполне способен!

Как Алекс оказался на кухне, закрыла ли она дверь, он не помнил. В руке были два яйца, на сковороде шипело масло, а с пальца капала кровь от глубокого пореза. В левой руке он сжимал нож.

— Что с тобой? — она стояла совсем рядом и смотрела ему прямо в глаза, потом опустила взгляд на палец, с которого капала кровь. В эту секунду боль пронзила его сознание и машинально Алекс зажал рану, зашипев и выронив нож.

— Черт, как глубоко порезался, надо ваты! И бинт! Достань, тут наверху в аптечке, — он удивился своему голосу, как будто это был голос другого человека, который зачем-то так переживает из-за глупого пореза на пальце. Рука продолжала сжимать кровоточащую рану, пока он с изумлением слушал собственный голос. Странный, пропитанный страхом и удивлением. Почему? Зачем ты так кричишь из-за глупого пореза, она может опять испугаться тебя и уйти. Ведь она ушла, потому что ты напугал ее!? Этот голос. Он был чужой! Не его!

— Бинт... что...

В глазах опять что-то сжалось и изображение поплыло, растворяя боль, он только видел, как она опустилась на колени взяв его за руку. Ее губы коснулись окровавленного пальца. Поцелуй. Капли крови, стекающие по губам. Еще поцелуй. Язык. Губы. Кровь. И ее глаза: бесконечные, золотые, зеленые, бездонные. Он видел только эти глаза и закрыл свои. Боль ушла. От её поцелуев по телу растекалось наслаждение. Он чувствовал прикосновение ее губ. На каждом пальце и каждый поцелуй был пропитан нежностью и страстью. Он поднес к ее лицу вторую руку и по очереди скользил пальцами по губам погружая их в слегка приоткрытый рот, играя внутри с языком. Эйфория и возбуждение, которое ему казалось буквально разрывало брюки. Он не удивился, когда без единых слов, поняв, что делать, она избавила его от одежды ниже пояса и припала губами к горячей плоти. Подняв глаза к потолку, Алекс несколько секунд вздрагивал в конвульсиях, издавая хриплые сдавленные стоны наслаждения и боли, пока силы не оставили его, и он не рухнул на колени, которых не чувствовал.

В последние секунды Алекс услышал хруст и пол стал подниматься, неминуемо приближаясь. Удар. Ощущение влаги на щеке, как будто он упал в разлитое по полу вино. Он поджал к себе руку, чтобы попытаться подняться, но даже это движение требовало титанических усилий. И когда он хотел сжать ладонь, то его угасающее сознание накрыла вся боль предсмертной агонии. Пелена спала с глаз.

В немом вопле мужчина смотрел на обглоданные до костей пальцы своей, уже не существующей руки, а странным, похожим на перевернутый табурет предмет рядом с ним, были его собственные ноги и тазобедренный сустав. Без мышечной опоры и выеденной полностью брюшной полости, позвоночник переломился и хрустнул. Верхняя часть туловища лежала рядом с нижней, которой продолжал лакомиться хищник.