My Colorful Summer

Привет, дорогой eromo! Я являюсь твоей преданной поклонницей уже много лет, а сегодня решилась внести и свои пять копеек, а именно — рассказать одну очень важную для меня, даже в каком-то смысле драгоценную историю.

Быть может, она совсем не заинтересует вас, дорогие читатели, но для меня это одно из самых дорогих воспоминаний юности и вообще всей моей, не такой уж и маленькой жизни.

Сразу должна предупредить, что в ней совсем не будет секса. Не будет в ней ни ласк, ни прикосновений, ни роковых встреч. И тем не менее это одно из самых сильных моих эротических впечатлений. Признаюсь, в своих фантазиях я уходила очень далеко за запретную грань, «развивая» и «дополняя» то, что было в действительности, но... прошли годы, и сейчас мне хочется донести эту историю в той чистоте, в какой она пришла в мою жизнь. Думаю, она скорей «для девочек», чем «для мальчиков», но буду рада, если она заинтересует также и «сильный пол».

И еще: дорогие модераторы, в этой истории фигурируют дети, но! Никакого отношения к эротике и сексу они не имеют. С другой стороны, не упомянуть их я не смогу — слишком важна их роль. Надеюсь на вашу лояльность, ведь правил сайта я не нарушаю.

Итак, дело было в середине 1990х в одном маленьком городке, или точнее сказать, деревушке на побережье Франции. Вначале мне придется немного помучить вас деталями моей скромной биографии. Я детдомовская, и меня в начале 1990х удочерила французская пара. Мое вливание в новую семью и новую жизнь было довольно проблемным, но в конце концов все устаканилось и я очень полюбила своих приемных родителей, у которых кроме меня никого не было.

Еще я должна сказать два слова о своих детских привычках и о воспитании в целом. Принято считать, что детдомовские — это все сплошь какие-то малолетние проститутки и развратники, которые спят друг с другом чуть ли не с колыбели. Встречала не раз такое мнение. Не знаю, как там было в других детдомах, но наш был типичной советской школой с советской же моралью. Я не хочу сказать ничего плохого, просто, вот как говорят «в СССР секса не было», так и для наших детдомовских его тоже не было. Я впервые узнала «об этом» от своих приемных родителей. У меня тогда еще не было парня, я была замкнутой «букой», считала себя низкорослой уродиной и только-только начинала выползать из своей раковины. Короче говоря, в то время я была абсолютно невинным (во всех смыслах) созданием, которое знало «об этом» только в теории и не более того.

Итак, в той заветной деревушке мы оказались по простой и банальной причине: родители приехали со мной отдыхать на море. Для этого они сняли домик на все лето. Я понятия не имела тогда, что это не простая деревушка и не простое место...

Можете вообразить мой шок, когда на второй день своего отдыха я увидела на улице Это. Вначале я жутко испугалась. Подумала, что это пришелец или какой-то мистический дух. Но Оно шло навстречу мне, и я, не веря своим глазам, увидела, что это абсолютно голый мальчик, раскрашенный под монстра. Он был с ног до головы покрыт краской, и кроме краски на нем не было ничего. Голая пиписька болталась у него между ног, пока он шел по улице. «Раскрашен» — это не то слово: кто-то разрисовал его так красиво и виртуозно, что мальчик превратился в настоящее фантастическое существо. Он спокойно прошел мимо меня, а я смотрела на него, открыв рот, и он сам удивился тому, как я на него уставилась, и посмотрел на меня как на дурочку, но промолчал и ушел по своим делам.

Я ничего не рассказала тогда родителям. Смешно и говорить, но я не знала, КАК говорить про ТАКОЕ. Но потом я снова и снова видела голых раскрашенных детей, мальчиков и девочек. Все они были полностью обнажены и спокойно ходили по улицам. Одна девочка зашла передо мной в магазин, и я хорошо успела рассмотреть ее тело, покрытое сказочно красивой росписью.

Все это был какой-то невероятный шок: я просто не могла поверить своим глазам. Мне казалось, что я попала в какой-то параллельный мир, как в кино. Самое ужасное, что я не могла об этом никому сказать и носила свои чувства в себе.

Но это продолжалось недолго. Через несколько дней мои родители сами заговорили о голых раскрашенных детях, которые бегают по улицам этой странной деревушки. Тогда-то я и узнала, что она находится в зоне нудистских пляжей. До того я никогда не слышала о нудистах и даже не знала, кто они такие. Мы попали именно на тот берег, где их снимал знаменитый фотограф Стерджес. Это не значит, конечно, что вся деревушка состояла из нудистов, наоборот: нудисты и «тряпичники» почти не смешивались, купались отдельно (у деревушки был свой «тряпичный» пляж, нудисты облюбовали дикий берег по обе стороны от него), и голышом по улицам никто не разгуливал. Хотя, с другой стороны, многие нудисты жили прямо в деревушке, но все-таки в ее пределах соблюдали приличия. Нудисты и «тряпичники» сосуществовали здесь очень давно, около ста лет. Местные жители привыкли к ним и не видели в голом теле ничего такого.

Я познакомилась и подружилась с местными детьми, хоть и была гораздо старше. К ровесникам меня не тянуло, наоборот, я убегала, как только видела молодежную компанию. Что поделать, такой я тогда была. И выглядела я сильно младше своих лет, так что дети не стеснялись меня и с удовольствием принимали в свои игры.

Среди них были две девочки, голые и выкрашенные с ног до головы. То есть они ходили всегда голышом, и на них была одна и то же роспись, которая сохранялась на их телах много дней подряд. Когда я общалась с ними, я испытывала какую-то дрожь, будто они и правда были волшебными существами — так красиво они были раскрашены и таким невероятным мне все это казалось. От них я и узнала о Морисе.

Оказывается, в местной автомастерской работал один человек — можно сказать, художник, который раскрашивал автомобили аэрографом. И вот он этой же автомобильной краской раскрашивал и детей. Краска была очень стойкой и неделями держалась на коже.

В наши дни это кажется (и мне в том числе) совершено диким и невероятным. Никто из современных родителей не согласился бы на такое. Сейчас делают специальные безопасные краски для боди-арта. Не знаю, насколько токсичной была та краска, и какой вред она наносила здоровью — никто ничего такого не замечал. Как возникла эта традиция — тоже не знаю. Просто я узнала, что есть такой художник Морис, который превращает детские тела в живые картины, и дети потом бегают голышом, чтобы ничего не закрывало и не портило красоты рисунка. Просто голых я видела там только на пляже, но, видимо, местное общество было лояльно к нудистам и решило, что для такого случая можно сделать исключение из приличий. Короче говоря, там считалось вполне нормальным, что раскрашенный ребенок бегает по улицам без трусов. Кстати сказать, Морис красил детей совершенно бесплатно.

Что было дальше, вы уже догадались. Мне было очень страшно, но хотелка пересилила все страхи, и я заявила родителям, что тоже пойду краситься к Морису. Не знаю, чего я ждала, но они совсем не возражали, только переглянулись так, что я покраснела до ушей.

Одно дело решить, и совсем другое решиться. Два дня я варилась в своих сомнениях. Во мне боролись противоположности: одна говорила, что я уже слишком взрослая, почти тетенька в сравнении с детьми, что Морис не станет красить такую, что у меня нет фигуры — узкие бедра, маленькая грудь, вся как доска костлявая, что такое стыдно показывать людям, не то что детские фигурки, прекрасные в любом виде... Другой голос шептал, что совсем не обязательно раздеваться, что Морис может раскрасить меня частично, что...

В общем, не буду вас утомлять своими переживаниями. Конечно, я пошла к нему. Боже мой, что я чувствовала по дороге...

Главный сюрприз ожидал меня на месте. Морис оказался бодрым дедушкой, похожим на Мика Джаггера — длинные жирные волосы, полуседые, полувыгоревшие, байкерский прикид, типично французское обаяние «плохого мальчика»... Но главное — он оказался совершенно глухим. Мне об этом сказали его коллеги по мастерской. Я боялась, что он не поймет, для чего я пришла, но он хитро улыбнулся мне и сразу сделал жест — раздевайся, мол. Я разделась до белья... это было в гараже, вокруг было много людей, человек 7—8, некоторые специально пришли, чтобы поглазеть на этот ритуал. Морис поднял брови и сказал что-то вроде «давай-давай»...

Конечно, я могла написать ему на бумажке, что не хочу снимать все. Но я сняла. Я стянула лифчик и трусики под взглядами пяти мужчин и нескольких девушек. Надо признать, это взгляды совсем не были сальными, скорей наоборот — ободряющими: люди видели, что мне не по себе. Кто-то говорил: не стесняйся, мол, это же искусство...

Я плохо помню всю сцену в деталях. Морис надел перчатки, шлем, подошел ко мне со шлангом, протянул вату и велел заткнуть нос. Я думала, что задохнусь, но оказалось, что сквозь нее можно дышать. Потом он нагнулся и начал красить мне ноги. Краска брызгала на меня из аэрографа, и я почти не ощущала ее, только видела, что моя кожа, как в сказке, делается насыщенно-синей, как морская пучина. Я задрала по его требованию одну ногу, потом другую, растопырила пальцы, и он покрасил мне ступни. Он подбирался все выше, выше, и я не знала, куда девать взгляд и всю себя, думала, что сейчас провалюсь или растаю, превращусь в такие же невидимые капельки, как те, которые брызгают на меня из аэрографа...

Когда Морис дошел до интимного уголка, он велел мне раздвинуть ноги, еще и растянул пальцами половые губы, чтобы краска попала внутрь. Наверно, это было вредно, но я ни о чем таком не думала (и никаких последствий потом не ощутила). Думала только «Господи, помоги мне это вытерпеть». Я стояла с распахнутой вагиной, и люди смотрели, как он там красит, и видели все во всех деталях... Попу он точно так же мне растянул и покрасил всю промежность и анус.уже пришлось одеться. Это ведь совсем другое дело — когда ты Фея, и когда ты просто голая девчонка, ходишь по улице, светишь сиськами.

Неделю я проходила одетой. Потом не выдержала и снова пошла к Морису. Я знала, что так нельзя, вредно для кожи, но... Это прозвучит смешно, но я уже привыкла быть голой. Я привыкла быть голой среди одетых. Или даже не так: я привыкла быть голой и прекрасной. Я привыкла гореть от взглядов, реальных или воображаемых, привыкла млеть от сладкого стыда и выпячивать напоказ грудь, которая казалась вдвое больше от того, как ее подчеркнул Морис... И это ни с чем не сравнимое чувство, когда ты просто делаешь какие-то скучные обыденные вещи, общаешься с родителями, соседями, помогаешь им установить антенну на крыше, ходишь за покупками, выбираешь овощи... и при этом ты не просто ты, а Фея. Обнаженная и Прекрасная. Это чувство похоже на то, как будто ласковый теленок лижет тебя внутри теплым влажным языком. Или как легкий ветер поднимает тебя и уносит в небо...

В общем, Морис снова покрасил меня. Но на этот раз совсем не так. На этот раз я стала Ночью, потому что он выкрасил меня целиком в черный цвет, нарисовав там и тут лилово-синие и серебристые галактики, покрыв всю меня серебряным блеском... Только груди он снова подчеркнул — посеребрил их сверху, а на сосках нарисовал яркие звезды, которые теперь, на черном фоне, были еще ярче. Иметь черное тело было по-настоящему жутко... и в то же время прекрасно. Так же прекрасно, как и быть Морской Феей, или даже еще прекрасней. В тот раз я все-таки обняла и поцеловала его. Я была уже намного раскрепощенней. И вообще я стала другим человеком. Волшебник Морис превратил меня из гадкого утенка в женщину.

Вот, собственно, и вся история. Потом Морис покрасил меня и в третий раз — в конце августа, когда мы уже должны были ехать домой, и я запаниковала, что поеду грязной замарашкой (черная краска как раз начала сходить, но еще не сошла до конца). Последней мой образ был совсем неожиданным: Морис покрыл меня алой и оранжевой краской, и сверху еще золотом, нарисовал черный узор — в общем, превратил меня в леопарда. Таким вот леопардиком я и встретила новый учебный год. В школе, конечно, был фурор, но доброжелательный, совсем без злости. Наоборот, все радовались, что я теперь такая яркая и раскрепощенная. Да, и я еще тогда коротко подстриглась по совету Мориса: розово-голубые волосы не шли к новому образу, а корни уже отросли. Так что я, когда вернулась домой, пошла в салон, и там мне срезали все под 4 см., а остаток покрасили в тон «леопардовой» расцветке. Леопардиком я пробыла около 2 месяцев, до глубокой осени...

Все это лето со мной ровно ничего не происходило. Никто не «клеил» меня, не лапал, не спал со мной, даже не целовал, все было очень привычно и заурядно. Кроме того, что я каждый день, каждый час, каждую секунду лопалась от этой удивительной эйфории — смеси восторга, ужаса и сладкого стыда. Тогда-то я и научилась любить свое тело, свою внешность.

На следующее лето я приехала в ту деревушку уже сама. Там все оставалось по-прежнему, но вот раскрашенных детей уже не было. И автомастерской уже не было: на ее месте вырос мотель. Мне сказали, что мастерская прогорела, и Морис уехал. Первое время я даже хотела его найти, наводила справки, а потом подумала — зачем? Ведь его волшебство возможно только в этой деревушке и больше нигде..

Я оставалась там еще неделю. Конечно, теперь я уже не могла ходить голышом по улицам, но острая тоска по прошлому разъедала меня, и я все-таки раздевалась, но не в самой деревушке, а на берегу, где и без меня было полно нудистов, и часами бродила вдоль обрыва, оставив одежду под деревом и вышагивая многие километры по мокрому берегу. Я ходила обнаженной и по окрестностям, иногда прячась от прохожих, а иногда дерзко выходя им навстречу.

В общем, это было бы лето горьких воспоминаний, если бы не одно «но». Даже два. Первое: именно тогда и именно там я встретила своего любимого. Второе: именно там я потеряла девственность. С ним.

Но это уже совсем другая история.

А сейчас у меня взрослые дети, и даже есть внук, но мне все кажется, что внутри я такая же девчонка, как в то первое невероятное лето. И что если я вдруг встречу в той деревушке Мориса — он снова превратит меня в сказочную фею, и я снова смогу ходить обнаженной по улицам, как ни в чем ни бывало, и ловить на себе восхищенные взгляды