Желание счастья

Я спросил: «Почему тот молодой человек так посмотрел на тебя?»

Она улыбнулась и сказала: «Я ему подмигнула!».

«Но зачем?» — удивился я.

«Просто так, чтобы посмотреть на его реакцию»,-ответила она.

Я был поражен. Мое самолюбие было уязвлено, но лишь отчасти. Я понимал, что она очень молода и свободна в том смысле, что может играть и флиртовать с кем угодно, и, может быть, даже более чем флиртовать, но она все-таки «занята», потому что она ждет возвращения Ее Любимого Парня.

А тот молодой человек на улице был примерно одного с ней возраста, выше среднего роста, хорошо физически развит, и даже вполне симпатичен на физиономию. По сравнению с ним я проигрывал во всех отношениях, и я подумал, что она заслуживает лучшего спутника, чем я — даже для флирта.

Я еще немного повозмущался, больше для вида, и мы продолжали наш путь и ничего не значащую беседу.

Через некоторое время, когда она достала из сумочки солнцезащитные очки, я слегка «подколол» ее насчет того, что она это сделала специально, чтобы молодые люди не видели, как она им подмигивает. (Темные очки ей очень шли.) Мы посмеялись и продолжали путешествие.

Заглянув в последний на нашем пути магазин, мы не обнаружили обоев нужного нам рисунка. Она жутко расстроилась и чуть не расплакалась.

«Почему, «- говорила она, — «мне тек не везет!? Я такая несчастливая! Это закон подлости — когда тебе не надо, в магазинах все есть, когда надо — ничего там не найдешь.. Еще в этих туфлях — все ноги сбила…»

Я принялся ее утешать. Я вспомнил про наш уговор насчет черешни, и сказал, что мы сейчас зайдем ко мне, поскольку это недалеко, и она останется у меня дома, а я пойду, нет-нет, я быстренько-быстренько сбегаю за черешней. Она немного поколебалась, но к счастью для меня, согласилась.

«Только не долго, мне еще надо купить хлеба»- сказала она. Я обещал, что долго ее не задержу. Я привел ее домой, проводил в комнату, служившую залом, а сам быстро направился в сторону ближайшего овощного ларька. К счастью, черешня там еще не кончилась и ларек был открыт. Я купил кило черешни (даже на сто грамм больше) и прилетел на крыльях домой.

Она не скучала — включила маленький телевизор в спальне, и, сидя на заправленной кровати, смотрела ток-шоу «Я сама».

Я порадовался, что будучи здесь всего третий раз, она столь быстро освоилась. Я тщательно помыл черешню и положил ее в большое блюдо для фруктов. Заглянув в холодильник, я обнаружил еще не совсем пустую бутылку белого «Мартини», содержимого которой могло хватить на два лонг-дринка, если предварительно наполнить стаканы льдом до краев. Я так и сделал.

Плюс к тому я обнаружил на полке холодильника треть лимона, которая показалась мне слегка подсохшей, поэтому я не стал резать ее на дольки, и просто выжал сок в стаканы. Держа в одной руке блюдо с черешней, а в другой — оба стакана (естественно, за донышки), я проследовал в спальню, где был встречен изумленно-радостным возгласом «О-о!».

Мы поставили все на табурет между кроватями, предварительно накрыв его салфеткой, и сели друг напротив друга. Ток-шоу по телевизору еще продолжалось, и я машинально отметил, что это — повтор, и я его уже видел.

Мы поедали черешню, складывая косточки в блюдце, которое я принес чуть позже, поняв свою оплошность. Время от времени мы прикладывались к мартини. От действия этого чудесного напитка я вскоре ощутил приятную легкость в голове и теле.

Удивительно, но мне вполне хватило одной порции — может быть, оттого, что я знал: больше ничего спиртного в доме нет. Как говорится, остатки сладки. Мы доели черешню, она допила свой мартини — я свой уже давно выпил. Ток-шоу закончилось, и мы проследовали в зал.

«Ой, я, кажется, пьяная», — обронила она по пути.

Мы расположились в зале — она села на диван, а я сел в кресло рядом с диваном. Мы говорили о чем-то несущественном. Я взял ее за руку и стал нежно гладить и перебирать ее пальцы. Она не выказала неодобрения и я стал гладить ее предплечье, при каждом прикосновении стараясь ощутить тонкие волоски на чуть тронутой загаром коже.

«Зачем все это?» — спросила она, голосом довольно громким и твердым, вроде бы слегка недовольным, но оставлявшим все-таки мне некоторую надежду. Вспомнив о нашем недавнем разговоре, происходившем в этом же месте несколько дней назад, я спросил «А что, тебе нельзя?»,- имея при этом ввиду объективные, но к счастью, быстропроходящие обстоятельства, имевшие место в момент предыдущей нашей встречи.

«Да нет, уже можно. Но зачем?»- отвечала она.

Я сел на колени перед диваном, ни на секунду не теряя контакта с ее руками.

«Но ты же обещал!»- сказала она, напоминая о моем обещании, данном по дороге сюда, что я не буду к ней приставать, по крайней мере сегодня (это была моя формулировка), или же вообще никогда (она настаивала именно на этой редакции, и на это я сказал:»Сегодня не буду, а там посмотрим»).

«Что мы будем делать?» — спросила она. «Я что-то совсем пьяна-я-а…»,- после небольшой пауза продолжила она, растягивая последний слог.

«Как я в таком виде домой пойду? Можно я немного прилягу, а ты отойди от дивана и сядь в кресло. Пожалуйста.»

«Хорошо, но я не отойду, я просто хочу тебя поласкать… Я хочу тебя погладить по твоему замечательному маленькому животику»,- говорил я в то время, как она вытягивалась на диване.

— Зачем?

— Просто я хочу тебя погладить… по твоему маленькому, круглому, сексуальному животику. Ты же знаешь, что я от него просто тащусь!

— Но ведь ты мне сегодня обещал…

— Да, обещал! Но я ничего больше не собираюсь делать, просто мне хочется поласкать тебя. И я вовсе не собираюсь заниматься сексом, ведь я тебе обещал.

Я слегка коснулся ее прелестного животика, скрытого под легкой тканью летних брюк.

— А если я после этого захочу?

— Ты не захочешь.

— А если все-таки захочу?

— Не знаю, но мы не будем заниматься сексом, поскольку я сегодня обещал не делать этого. Давай я тебя все-таки поглажу, а там посмотрим — за’хочэшь, нэ за’хочэшь…

— Хорошо, у меня сейчас такое состояние, делай со мной, что хочешь, мне все равно.

Я продолжал ласкать ее животик, приговаривая:

— Неужели все равно? А если я расстегну тебе молнию? Спорим, что у тебя белые трусики?! Да, белые с мелким цветным рисунком.- и, слегка наглея, потянул вниз молнию ее брюк.

— Да, они действительно белые и с рисунком. Можешь не смотреть, это необязательно. — она поднялась и села на диване, запоздало защищая животик руками, в то время как моя правая рука, проникнув в прореху замка-молнии, проворно скользнула вниз, коснувшись сокровенной тайны. Тайны, от которой меня теперь отделял лишь слой белого хлопчатобумажного трикотажа.

— Не надо, не надо … — при этих словах она взяла мою совсем осмелевшую руку за локоть и попыталась было избавиться от нее. Но ничего не вышло. Я гибко, но твердо настаивал на своем. Я говорил, что я только посмотрю, только одним глазком, расстегивая при этом пуговицу на ее брюках и забираясь рукой под белые трусики с рисунком из маленьких ягод земляники, все дальше и дальше …

После одной или двух минут противостояния она заявила: «Ну все!… теперь я захотела, и тебе придется удовлетворять меня!» Боже, моя принцесса! Так или примерно так я подумал, но ничего не сказал.

Я скромно поцеловал ее в щечку, потом стал ласкать маленькую, упругую грудь.

Но тут она сказала: «Давай снимем блузку, а то помнется. Потом придется тебе гладить. И брюки тоже …» Она разделась, обнажив свое прекрасное, стройное, юное тело. Я не стал раскладывать диван, она просто села на его край, а я встал на колени рядом.

Я опять поцеловал ее в щечку, в шею, потом легко, едва касаясь, поцеловал ее в мягкие, сладкие, нежные, чувственные губки. Я плохо умею целоваться в губы, по крайней мере, когда я раньше пробовал это делать, она сказала, что я целуюсь не так, как ей нравится, или, точнее, не так, как она привыкла.

Таким образом, мимолетно изобразив поцелуй в губы, я начал целовать грудь, соски — слегка втягивая их губами, или лаская их круговыми движениями языка — постепенно все более быстрыми и все более твердыми, все время против часовой стрелки, как бы закручивая вселенскую спираль энергии и чувствуя, как они возбуждаются, увеличиваются и твердеют.

Потом прошелся губами и внешней стороной ладони по животику, паху, по внутренней стороне бедер, потом, наконец, дотронулся рукой до ее лобка, покрытого по-юному черным, еще не выцветшим, «мехом» курчавых волос, сбритых с боков, как того требовала форма купальника-бикини, и от этого образовавших длинную, пушистую, роскошную дорожку. Запуская в нее пальцы, я двигался по направлению к ее жемчужной раковине.

Но тут она негромко, как бы во сне, попросила : «Надави мне на живот».

«Где?»- спросил я.

Она взяла мою руку своими руками и показала место: «Вот здесь».

Я слегка надавил ладонью и краем запястья.

«Сильнее! Вот так… »

Она задышала чаще, потом совсем часто.

«Еще! … Вот здесь, сбоку… Сильнее!…»

Я надавил. Она сдержанно застонала от удовольствия. Я давил обеими руками ей на животик, используя одну руку для усиления давления другой, как при непрямом массаже сердца, и чувствуя, как под моим левым запястьем слегка прогибаются твердые мышцы ее пресса, сильные от природы, да к тому же — я знал -натренированные многолетними занятиями фигурным катанием. Я давил так сильно, что все время боялся что-нибудь ей повредить.

Наконец, она сказала «хватит!» и спросила: «Ну, ты готов?!»

Я был готов процентов на семьдесят, потому что значительно отвлекся в ходе предшествовавшей процедуры. «Ладно, когда, будешь готов, можешь начинать, но только вводи его весь сразу, я так больше люблю,» — сказала она. При этих словах я достиг окончательной готовности и тщательно одел резинку, выдавив двумя пальцами воздух и раскатав ее по всей длине, как того требует инструкция.

«Надеюсь, ты не будешь очень возражать, если я использую «презервуар»?»- несколько запоздало спросил я. Она не возражала.

Я еще поласкал пальцами ее клитор, довольно большой и скрытый под толстой кожистой складкой темно-розового цвета. От прикосновений он увеличился, а кожистая складка разбухла, набрякла и приобрела более темный цвет, а видом своим стала напоминать вытянутый мешочек. Там внизу, где она заканчивалась, раскрылся чудный розовый бутон, томительно жаждавший продолжения.

Я даже успел мельком заметить следы былой девственности в его сладостной, давно истекавшей соком сердцевине. Надо было действовать.

Я вошел весь, сразу, как она просила. И тут же ощутил вокруг себя стены тесной и нежной пещерки. Движения мои были вначале плавными, как бы замедленными.

«Поцелуй меня в губы. Пожалуйста!»- нежно попросила моя прелесть. Я склонился над ней и поцеловал, сладостно обалдевая от ощущения полного сексуального слияния наших тел. Наконец прервав поцелуй, я слегка увеличил темп.

По-прежнему стоя на коленях перед диваном, я для удобства положил ее стройные, словно точеные ножки себе на плечи и поразился соответствию: ее подколенные ямки оказались точно у меня на плечах, и от этого ее бедра плотно прижались к моей груди — мы оба словно были созданы для этой позы.

Я двигался довольно быстро, и даже здорово вспотел (проклятая жара!), но она просила меня «Резче, резче!».

В то же время она была внешне довольно пассивна, сосредоточившись только на своих ощущениях. Тогда я взял ее руками за бока пониже талии и начал резко потряхивать ее корпус вверх-вниз, вверх-вниз, имитируя ее встречные движения и не прекращая своих.

Наши ощущения от этого как бы удвоились. Время от времени я сбавлял темп, устраивая себе передышку.

Пот градом катился у меня со лба и мне приходилось утирать его своей скомканной рубашкой. Иногда я чуть-чуть приостанавливался, чтобы, по ее просьбе, опять надавить ей на живот. По-прежнему стоя на коленях у кромки дивана, я пробовал повернуть ее на левый бок, потом — на правый. Затем мы вновь занимали исходную позицию.

В какой-то момент мы заговорили о том, сможет ли она кончить сегодня.

«Ну, если нет, тогда тебе придется застрелиться»,- пошутила она. Я хорошо помнил, какое фиаско постигло нас прошлой осенью, вовосемнадцатого сентября, когда мы впервые были с нею близки.

Я в тот раз кончил, и не преждевременно, как какой-нибудь пацан, а по ее просьбе, а она, почти достигнув при этом порога оргазма, так и не испытала разрядки. Разрядка наступила чуть позже, в виде слез в три ручья и невольной истерики. Я тогда расстроился не меньше ее самой, мне было жалко ее и обидно, что все так получилось. Но сегодня я был почему-то уверен, что все будет окей. Я проделывал очередную серию резких и глубоких толчков, как вдруг зазвонил телефон. Он звонил долго, и я, видимо, чуть-чуть приостановился, соображая, кто бы это мог мне звонить.

«Ну что же ты?»,- сказала она с легким упреком,- «Еще два-три таких движения, и я бы кончила…».

Не мешкая, я тотчас возобновил работу в прежнем темпе. И действительно, она напряглась всем телом и на третьем по счету толчке застонала и слегка выгнула спину, как бы подаваясь мне навстречу. Безошибочно уловив сей великий момент, я обрушился на нее со всей силой, на которую только был способен. Все было в точности так, как она сказала — она действительно испытала прекрасный и достаточно сильный оргазм.

Я всегда балдею, когда женщина кончает.

«Все», — сказала она некоторое время спустя, открывая свои прекрасные глазки, -«теперь ты можешь кончить. Я хочу, чтобы ты кончил.»

«Хорошо, постараюсь»,- ответил я, ибо точка «быстрого оргазма» осталась далеко позади, и мне теперь потребовались бы дополнительные усилия, чтобы кончить.

«Ты еще не устала? Я могу продолжить?»- осведомился я.

«Нет, не устала. А ты давай, работай, работай!»- ободрила она меня, и я продолжал…

Вскоре она испытала еще один, не менее сильный оргазм.

«Я устала, сделай что-нибудь, чтобы кончить побыстрее»,- сказала она.

«Ладно!»,- ответил я, после чего извлек свой инструмент и занялся обыкновенной самостимуляцией. Она по-прежнему полулежала на спинке дивана.

Наконец, я почувствовал неотвратимое приближение своего оргазма и, уже начиная спускать, засунул свой инструмент в ее теплую маленькую пещерку. Секунд через вовосемнадцать все было закончено. Я уже собрался было «уходить», но она жестом остановила меня. Растягивая удовольствие, мы еще некоторое время пребывали в сладком соединении. Наконец, мой инструмент совсем опал, и я вытащил его, аккуратно придерживая резинку.

Моя радость лежала на диване, расслабившись и отдыхая. Я, с ее разрешения, быстро сбегал в ванную. Потом настала ее очередь. Я дал ей красивое розовое полотенце с белыми тюльпанами. Какая все-таки она прелесть! Обув домашние тапочки, моя киса ускользнула в ванную. Когда она появилась вновь, махровое полотенце было обвернуто вокруг ее гибкой талии и бедер, и, клянусь вам, я был потрясен — она была просто великолепна в этом импровизированном наряде.

Потом она вновь возлегла на диван, а я, разложив доску для глаженья, принялся утюгом устранять малейшие складки с ее блузки. Погладив блузку, я присел на корточки около моей маленькой принцессы, поглаживая руками махровое полотенце на ее упругом животике и бедрах.

Потом, дурачась, я обмял рукой полотенце по форме ее лобка, тремя пальцами заложив внизу, между ног, небольшую складку, и, закончив работу, сказал ей: «Ну-ка, посмотри сюда, вниз!».

Она приподнялась, опираясь на локоть, удивленно и серьезно поглядела, куда я указывал, и, вдруг прыснув от смеха, игриво лягнула меня бедром в спину: «Пошля-а-ак!..»

Я был несказанно счастлив. Нам было как-то легко и приятно находиться вместе после физической близости, словно невидимая нить протянулась между нами. Я сидел около нее, продлевая блаженство, и она тоже, судя по всему, не особенно торопилась уходить. Я ласкал ее, мы о чем-то разговаривали. Так прошло около получаса.

«Ой!» — сказала вдруг она, -«Я совсем забыла! Бабушка просила меня купить хлеба! И магазин, наверное, уже закрылся.»

«О’кай!»,-сказал я вместо обычного «окей», но не от неграмотности, а просто пародируя акцент жителей английского графства Бакингемшир.

(В Баксе я провел в общей сложности около двух месяцев и научился немного их странному диалекту. Вообще, будучи в Англии, я «прикалывался» по их диалектам — это был мой «конек» — все эти «плайс» вместо «плиз», «найм» вместо «нейм», «the idea-r-is…» и тому подобная дребедень — я уже молчу об интонации…).

«Я сам сбегаю в хлебный киоск, а ты пока полежи, отдохни. Я быстро.» И я отправился за хлебом.

По дороге к киоску я увидел свадьбу. Представьте себе солнечный ясный летний день, суббота: и невеста с женихом, и гости — все вышли подышать и стояли у крайнего подъезда одной из соседних пятиэтажек. Невеста была белом подвенечном платье, с откинутой назад фатой и венком на голове, жених — в строгом темном костюме.

Я некоторое время посмотрел на них, думая, что это, скорее всего, не случайно, что это какой-то знак, вероятно, хороший. Да, конечно, хороший! Я также подумал, что когда вернется из армии Ее Парень, они будут по-настоящему счастливы, и вскоре сыграют свадьбу.

И еще я подумал, что если сейчас мне с ней так хорошо, то насколько же великолепно будет ей с ним вдвоем, после долгой разлуки, ведь они по-настоящему любят друг друга, (и он у нее был Первым(!)), а я всего лишь влюблен в нее. А она… она даже не влюблена в меня, просто питает некоторые дружеские чувства.

Ведь когда я ей рассказываю о других своих подругах, она всякий раз прерывает меня.

«Ты ревнуешь?»- с надеждой спрашиваю я и слышу в ответ :»Ревную?… М-м, нет… Прости, это просто мое дурацкое самолюбие…».

Я купил в киоске хлеба, как она просила, да еще пару весьма аппетитных «майских» булочек — просто я решил, что булочки будут весьма кстати. На обратном пути я шел слегка в гору, и не мог не смотреть на небо. Оно было синее-синее, и одно, необычайно огромное, белое облако заслоняло почти треть небосвода на северо-востоке.

Я тоже воспринял это, как доброе предзнаменование. Конечно, он вернется к ней, и у них все будет хорошо. И у нас с ней все будет хорошо. Это будет прекрасный летний роман. А если продолжения не последует, я все равно буду доволен этим мимолетным приключением. Я уже им доволен.

Наконец я вернулся домой. Она уже оделась и ждала меня. Я приоткрыл пакет, показал хлеб и булочки. Она осталась довольна. В коридоре мы заговорили о том, чем считать наше сегодняшнее приключение, и будет ли у него продолжение. Она с притворной строгостью сказала, что я нарушил свое обещание, да еще специально напоил ее.

Я чистосердечно ответил, что я просто счастлив, что нарушил обещание, а напоил я ее не специально. И вообще, если я проявил наглость, то очень прошу меня простить. Она пошутила, что если бы я был действительно наглым, то есть понастойчивее, то это бы произошло гораздо раньше. Я понял, что она имеет в виду прошлую осень.

Или, еще, начало этой весны. Потом она сказала серьезно, что это — последний раз. Второй и последний. Потому, что теперь осталось мало времени до Его возвращения. Всего каких-нибудь три-четыре месяца. Она просто не успеет все забыть и делать вид, что ничего не произошло.

И все может выплыть наружу. Я сильно не возражал, но в душе надеялся на интересное продолжение. После такого интригующего начала почти обязательно должно последовать продолжение.

Я проводил ее до дома, до ее подъезда, потом даже до ее двери, и вернулся домой пешком.

Дома, после ужина, я вновь занялся «разбором полетов» (кажется, по-английски это называется «debriefing», по крайней мере, этот термин в ходу у американских летчиков). Я вспоминал прошедший день, другие дни своей жизни, наши с ней беседы (в основном, по телефону), различные эпизоды.

Это ведь просто начало, сказал я себе, просто базовая техника, вернее, ее маленький кусочек, а как же тонкости, украшения и утонченности секса, и вообще, как же динамика наших, неожиданно направленных в новое русло, отношений?

Как же нюансы новых, обновляющих душу переживаний?! Получив сегодня мощный положительный стимул, я твердо решил не сдаваться.

Я надумал сделать этот, по необходимости краткий, роман насыщенным и ярким, полным радости и переживаний. Я готов был отдать ей всю свою душу, хотя бы на эти несколько месяцев, а там … кто знает?

Я был преисполнен желания сделать ее счастливой!