Имя Розы

— Не догонишь, не догонишь!

— Ииии!..

— У тебя… ноги длинные… пока повернутся… а у меня — раз-раз-раз…

— Рассуждаем, да? А вот тебе!..

— Не догонишь, не догонишь…

«А ведь и мы когда-то так… с Владой», — думал Андрей. — «Так странно смотреть со стороны…»

Он стоял в отдалении — так, что его вроде и не было видно — и наблюдал, как пацаненок лет восьми и молодая девушка гоняются друг за дружкой, визжа, как целый выводок поросят.

Все вокруг было голубым и лиловым, как бывает в апреле. Солнце с неба тоже вопило и визжало, и густое небо вместе с ним, и скучные дома, с которых будто стерли пыль.

Девушка была черноглазой и красивой. А если красивые девушки дурачатся, как дети, и щеки их розовеют, иглаза горят, как фонари — это вообще невозможно выдержать. Андрей смотрел и думал:

«Надо же, как сестра любит братишку… Как ей идет быть ребенком… И у меня были бы сын и дочка, и так же игрались бы вместе… Вот у этих наверняка есть счастливый папаша. Живет себе и не понимает своего счастья… Урод. Ненавижу его, хоть и глупо, конечно. Просто зависть. Зависть, зависть, зависть…»

—… А чего он там на нас смотрит?

— Ну, Дюшка, не столько на нас, сколько на меня. Потому что он думает, что его не видно.

— Тю! Кто ж так прячется?

— А давай мы его научим? Эй, дядя! Который стоит за кустами! Идите к нам! Мы вас научим прятаться… и побегаем. Эгегей!

Поразмыслив, что лучше — убежать или выйти из укрытия, — Андрей все-таки решил выйти.

— Не бойтесь! Мы не кусаемся!

— Ррррр… ргав! — гавкнул пацаненок.

Девушка была вся розовая, от носа до ушей, и это все улыбалось и смеялось, и даже уши смеялись сквозь волосы.

«Надо что-то им сказать, — думал Андрей. — Что-то педагогичное. Дети, как-никак. А то я получаюсь совсем идиотом».

— Ну, и кто быстрее бегает? — спросил он у мaльчика. — Ты или сестренка?

Мальчик с сестрой переглянулись и прыснули от хохота. Андрея пробрал озноб.

— А… что я такого сказал?

— Да ничего, — смеялась девушка.

Она была на кого-то ужасно похожа, хоть Андрей и не мог понять, на кого. «Да на брата своего и похожа», вдруг понял он, но не успокоился. Все казалось каким-то дежавю, будто он попал в старый сон.

— Ох… А это хорошо, что вы отвлекли нас. Моему… брату, — она снова переглянулась с пацаненком, и они снова рассмеялись, — моему брату пора в шкoлу.

— Нееее! Не гони, сеструха! — начал было братец, но девушка нахмурилась, и он притих.

— Школу никто не отменял. А вас, случайно, не Андреем зовут? — вдруг спросила она у Андрея.

Тот опешил.

— Не хотите — не говорите… Так, Дюшка, чеши-ка домой, переодевайся — вон мокрый весь!… Завтрак знаешь где, да? И давай, а то первый у тебя русский, и… можно не продолжать, да?

— А бонус будет?

— Будет. Слово сестры. Давай!

— Когда ты придешь?

— Скоро.

Она нагнулась к братишке, чмокнула его, и тот побежал к домам.

— Бонус? — спросил Андрей, совсем сбитый с толку.

— Ага. У нас с ним заведено: как только меня опять принимают за его сестру — это значит, что у него лучшая в мире мама, а лучшие в мире мамы всегда дарят детям трансформеры. Надо будет зайти в киоск…

— Мама?!

— Ну да. Это сын мой, Дюшка. Андрюшка… Так. А ну-ка посмотри на меня. Внимательно.

Девушка подошла вплотную к Андрею, взяла его за руки (их кольнуло током) и уперлась взглядом ему в глаза.

Взгляд горел таким же теплом, как и розовые щеки, и вся она. Остолбеневший Андрей чувствовал, как это тепло проникает в него, покалывая мурашками под кожей.

— Не узнаешь?

И, когда теплые руки уже отпустили его, а глаза потухли, он вдруг ахнул:

— Влада?

***

— Как ты меня узнала?

— Не знаю. Как-то узнала, и все.

Они с Андреем сидели на диване в ее квартире и хлебали наскоро сваренный чай.

— Я сильно изменился?

— Да нет. Такой же сморчок, гороховый стручок. Шутка! Ыыыы, уже и надулся, обижака! А я? Я сильно изменилась?

— Ты? Сильно. До сих пор не верю, что это ты.

— Ну конечно, это не я. Это Чоррррный Демон Мармадюк в моем обличье…

— Вот теперь верю. Теперь точно ты.

Они рассмеялись.

— Ну а все-таки? В чем я так изменилась, что ты меня не узнал?

— Ну… Во-первых, волосы. Когда я тебя последний раз видел, они у тебя были короткие и лиловые. А сейчас длинные и настоящие. Когда, кстати, ты уехала? Сколько мы не виделись?

— Одиннадц… нет, подожди… Двенадцать лет, во! Я уехала — мне было шестнадцать.

— А сейчас сколько?

— Считать умеешь? Двадцать восемь.

— Двадцать восемь?!

— А что?

— Вот потому я тебя и не узнал. Все твои ровесницы уже давно тетки, а ты выглядишь совсем девчонкой. Тебе на вид лет восемнадцать, не больше.

— Что же мне, старухой быть? Двадцать восемь — не шестьдесят вроде бы?

— Это точно… Ты чего не отвечала на мои письма?

— Я?… Это ты чего мне не писал?!

— Я? Писал. Знаешь сколько писал… Что, ничего не дошло?

— Наверно, нет. И мои тоже не дошли, да?

— Стало быть… Вот лажа, а?

— Охренеть просто. Писала, писала ему, всю душу вкладывала… блин, был бы у тебя Интернет, не жил бы в каменном веке… Небось до сих пор компа нет?

— Да ладно тебе. Лучше расскажи, как там, в Израиле? Ты сюда так приехала, или насовсем?

— Я здесь уже пять лет как. Ты же слышал: Дюшка тут в шкoлу ходит.

— А муж?

— Что муж? Чей муж?

— Твой. Он тоже тут?

— Нет у меня никакого мужа. С чего ты взял?

— Ну… а…

— Что «а»? Дюшка — это Дюшка, а муж — это муж.

— А он был?

— Не было никогда. Дюшка был, а мужа не было, ясно тебе?

— Ясно… А сестра твоя мелкая где? Роза… кажется, так ее звали?

— Роза, Роза. В Израиле сидит, — махнула рукой Влада. — Чего ты ее вспомнил?

— Да так. Интересно же… Влада, а ты знаешь, что я в тебя тогда влюблен был?

— Знаю, конечно.

— Откуда?!

— Ты такой странный. Будто это не видно было.

— Значит, видно?

— Конечно. Я тоже в тебя была тааак влюблена…

— Что?!

— Не замечал, да? А я, блин, все терзалась, все мучилась: он тупой, или я не нравлюсь ему, или?..

— Даааа…

Они переглянулись и снова рассмеялись.

— Я, как ты уехала, все время представлял тебя, — говорил Андрей. — Мысленно общался с тобой, рассказывал всякие штуки… Блин, смешно вспомнить даже, будто и не со мной было. Ты сейчас совершенно другая. Полностью незнакомый мне человек. И я тоже совсем другой… Я уже плохо помню, каким я был тогда. Помню, жалел, что не поцеловались ни разу…

— И я жалела… Слушай, а кто нам мешает?

— Что?

— Не чтокай, а иди сюда.

Она вытянулась навстречу Андрею, зажмурив глаза — совсем по-детски, по-девчоночьи, — и Андрей, холодея, чмокнул ее в горячие губы.

Потом, решившись, прильнул крепче. Лизнул языком, окунул его глубже, в запретную кислинку рта — и отпрянул, будто обжегся.

Влада заулыбалась, а потом и рассмеялась. Рассмеялся и Андрей.

— Лучше поздно, чем никогда, а?

— Угу… Ты такой колючий. Так и думала, что будешь колючий. Тебе неприятно?

— Почему?!

— Так быстро отскочил, будто я точно старуха.

— Ты что! Ты…

Второй поцелуй был гораздо крепче. Решившись, Андрей и Влада изучали друг друга губами и языками так, как только что изучали глазами. Язык Андрея много раз сплетался и расплетался с ее языком, истаивающе-сладким, как барбарис…

— Прикольно. Ты на вкус пробуешь меня, будто я конфета, — сказала Влада, когда они наконец разлепились.

— Ты кисленькая. Барбариска, или дюшес. Помнишь, такие раньше продавали?

— Ага… Дааа, Андрюха.

.. Знаешь, как я делала, когда уехала?

— Как?

— Ээээ… Не скажу.

— Чего?

— Того. Все, забудь. Забудь!

— Ну скажи!

— Не. Давай лучше так. Ты в орлянку давно играл?

— Ээээ… С тобой последний раз и играл.

— Ну, вот давай обновим. Смотри, я бросаю — и… Если решка — я рассказываю, что я… В общем, рассказываю. А если орел — то ты.

— Что мне рассказывать?

— Ну… ну расскажи, что тебе больше всего хотелось от меня тогда, ладно? Только по-честному, ладно?

— Ладно.

Влада, зажмурившись, бросила монетку.

— Орел! Агааааа! Ну все, Андрюх. Правду, только правду и ничего, кроме правды!

— Правду?

Андрей вздохнул. Помолчал.

— Мне хотелось… хотелось увидеть твои… ну, сиськи. И вообще — голой. Увидеть тебя, в смысле.

— Таааак. А я-то думала — у нас такая чистая дружба… Подростковые гормоны играли?

— Типа того.

— А сейчас хочешь увидешь?

— Что?

— Ну Андрюх, ну разве можно так безбожно тупить? Ну нельзя же так.

— Ээээ… Хочу.

Влада выпрямилась, вдохнула, выдохнула, зажмурилась, рассмеялась… и стянула с себя гольф.

Под ним ничего не было.

— Вау, — сказал Андрей, не зная, что сказать.

— Дальше показывать?

Андрей молчал. Но его взгляд был так красноречив, что Влада, розовая, как снегирь, встала, повернулась к нему спиной и сняла джинсы с трусами.

Потом, не оборачиваясь, сказала:

— Маленькая проблема.

— Какая?

— Не могу повернуться. Стесняюсь.

— Ээээ… — мычал Андрей, глядя на ее упругие, как два мячика, ягодицы. Потом встал и осторожно зашел спереди.

Влада стояла с закрытыми глазами. Потом вдруг зашлась истерическим смехом.

— Ты чего? — спросил Андрей.

— Ахахахаха… Ничего. Не обращай внимания.

— Не, ну чего?

— Ахаха… Мне еще никогда не было так стыдно. Даже когда девственности лишали.

— Ну… ну чего? — повторял Андрей, как попугай, глядя на ее соски. Пухлые, вкусные, они колыхались от смеха, как ягодки на желейных пудингах.

Влада открыла влажные глаза и тоже смотрела на свою грудь.

— С тех пор так и не выросла, — сказала она, будто извинялась.

— Мне снилось тогда, как я их в рот беру. Вот сейчас вспомнил, — тихо сказал Андрей.

Влада молчала.

Молчал и он. Потом медленно нагнулся — и робко, будто боялся обжечься, прильнул ртом к ее соску.

Он был горячий и соленый. Он жег своей солью Андреев язык. Подержав его во рту, Андрей глянул снизу на Владу.

Та дышала быстро-быстро, будто ее гнали, как волка. Маленькие ее грудки ходили ходуном, бодая Андрея прямо в лицо.

— А еще я мечтал посмотреть туда, — так же тихо говорил он, опускаясь на корточки. — Посмотреть… потрогать… и все-все там увидеть, — продолжал он, трогая розовый бутончик.

Он не вмещался в створки половых губ, будто хотел расти оттуда большим цветком. Влада застыла, — а Андрей бережно изучал влажные лепестки, перебирая их пальцами, как ботаник. Они набухали влагой под его руками, раскрывались ему навстречу, распускались на глазах…

Медленно-медленно, будто боялся спугнуть это чудо, Андрей придвинулся ближе, натянул бутон и лизнул прямо в середку.

Потом глянул наверх, в глаза Владе, обжегся о них — и лизнул снова. Потом снова, снова и снова…

— Ыыыыыыхххх! — Влада вдруг взвыла басом, качнулась и больно вцепилась Андрею в волосы. Отпрянув, тот смотрел, как из нализанного бутончика брызгают маленькие гейзеры. — Ыыыы… Оооо… оо… Оооооох!

Она рухнула на диван и засмеялась, прикрыв лицо руками. Оторопевший Андрей продолжал сидеть на корточках, глядя на нее.

— Ты чего? — наконец спросил он.

— Ахахахаха! — смеялась та. — Ахахааа… аааоооууу… Я еще никогда так не возбуждалась. Ни-ког-даааа…

— Серьезно?

— Ты там щупал меня, щупал… и я реально почувствовала, что нам с тобой по 18 лет. Андрюш, — жалобно сказала она. — Ну и что нам делать?

— Не знаю, — сказал Андрей.

— Только познакомились, считай… Это же неправильно, да?

— Не знаю, — повторил Андрей, расстегивая брюки.

… Он вплыл в нее, как в оплавленное масло. Влада стыдливо подмахивала ему.

— Я себе совсем по-другому представлял это, — говорил он, плавно скользя в ней. — Тогда, когда ты уехала… Я думал… думал…

— Ааа? — стонала Влада.

— Думал… Неважно. Я… я люблю тебя. У меня все это время даже девушки нормальной не было… Все пытался заглушить тебя… Ааа… Ааааа…

Секс становился все жарче, и было все труднее говорить, хоть и очень хотелось.

Влада гнулась и текла в руках Андрея горячей ртутью. Она пыталась рассказывать ему сквозь стон, как мечтала о нем в Израиле, как мысленно целовалась и трахалась с ним, пока не кончила на полуслове, и ее не стало гнуть и ломать под ним на части, — и тогда уже и сам Андрей разбрызнулся в ней и повалился на выгнутое, как пружина, тело…

***

Когда он ушел, Влада села на диван и долго сидела, глядя прямо перед собой.

Потом начала говорить:

— Андрюша. Я хочу сказать тебе кое-что… Я обманула тебя. Влада умерла много лет назад, почти сразу, как приехала в Израиль. Ее убило снарядом. Я не Влада. Помнишь Розу, которую ты обозвал «мелкой»? Крутилась такая под ногами, помнишь? Четырнадцать лет, ни рожи-ни кожи, одни прыщи… Ты не видел, как она смотрела на тебя, я знаю. Ты ничего не видел, кроме своей Влады. А Влада не видела тебя. У нее своих мaльчиков было выше крыши. А я все видела… Потом Влады не стало. А я получала твои письма. Открывала, читала и ревела, ревела от любви и зависти к мертвой сестре. Все это было давно, очень давно. Я думала, что все прошло, но оказалось — нет. В восемнадцать я отдалась первому пацану, который меня захотел, и у меня получился Дюшка. Андрюшка. Андрей… Нет, я не смогу. Не смогу ему рассказать!..

Роза заплакала и повалилась на диван.

Когда Дюшка пришел из шкoлы, она сказала ему:

— Сынуль, я хочу поменять имя.

— Как это? А так можно?

— Можно. Мне новый паспорт сделают. Теперь меня зовут Влада. Запомни, ладно?