Из Гёте

Седовласый человек в гражданском с интеллигентным лицом и внимательным взглядом под блестящими круглыми стёклами очков стоял у окна, заложив руки за спину. По крыше соседнего дома важно расхаживали голуби. Седовласый наблюдал за ними, потом снял очки и протёр стёкла мягкой салфеткой.

— Товарищ Иванов, срочное донесение из Берлина, — вошедший капитан протянул ему радиограмму.

«Райнер — Шиллеру. Совершенно секретно. Прибытие Гёте обеспечено. Операция прошла благополучно. Ждём дальнейших указаний», — надев очки, седовласый пробежал глазами донесение.

— Ну, вот и замечательно… — задумчиво сказал он, продолжая наблюдать за голубями. — Передайте агенту Гёте, что мы ждём выполнения поставленной задачи.

Майор госбезопасности Ругнов вальяжно раскинулся за письменным столом. Он изучал личное дело подследственной Кангун. Она числилась в группе профессора Бибикова. Профессора взяли, как немецкого шпиона. Вместе с ним по делу проходили несколько преподавателей и студентов. В числе их — София Кангун, двадцатилетняя студентка второго курса филологического факультета.

Ругнов поигрывал пальцами по столу, время от времени делая карандашом какие-то понятные ему одному пометки на листке бумаги. Чёрт! Какая жара! Майор вытер потное лицо, встал и налил воды из графина, выпил жадным залпом. Стояла середина июля. Сейчас бы самое время махнуть на рыбалку. Так нет же! Сиди и разгребай это дерьмо!

— Сибирцев! — громко позвал майор.

И сразу в кабинете появился молодой розовощёкий лейтенант.

— Привести ко мне Кангун… Ту, что по делу профессора Бибикова идёт… — распорядился майор.

София, поджав ноги, сидела на жёсткой железной койке в камере-одиночке. Её привезли сюда ночью, вырвав из тёплого бабушкиного дома. Всё было словно в кошмарном сне. Вот она вернулась с лекции, села набросать план курсовой. Заснула прямо над книгами. Потом был громкий, нетерпеливый звонок в дверь. Люди в форме ворвались в квартиру, оттеснив перепуганную до полусмерти бабушку. Перевернули всё вверх дном, для чего-то забрали её записи, поздней ночью привезли сюда, в эту затхлую камеру без окон.

— За что? За что? За что?! Это ошибка… Конечно, ошибка!… — металась беспокойная мысль, назойливым комаром сверля мозг.

— Арестованная Кангун! На выход! — её мысли были прерваны скрежетом открывающейся железной двери.

Послушно заложив руки за спину, София шла куда-то под конвоем. Коридор… Длинный… Бесконечный… Тусклый свет растекался противным тревожным туманом. Поворот, ещё поворот, чётвёртый, пятый, шестой… Она сбилась со счёту. Звук кованых каблуков конвоира колоколом отдаёт в ушах. Хочется забиться, спрятать голову под подушку и не слышать, не слышать! Не видеть этого туманного марева!..

Вдруг её втолкнули в какой-то кабинет. От яркого солнечного света она зажмурилась, закрыла глаза и постепенно открыла их, вновь привыкая к ясному дню.

— София Марковна Кангун… — чей-то строгий голос произнёс её имя, чётко разделяя слова, словно пробуя его на вкус, наслаждаясь его звучанием.

Она увидела за столом полноватого майора средних лет с потным раздражённым лицом, на котором колюче поблёскивали маленькие серые глаза.

— Садитесь, — почти вежливо приказал майор, указывая рукой на стоящий в центре комнаты стул.

Девушка послушно опустилась на самый краешек, красиво поставив ножки и не сутуля плечи. Её растила бабушка, бывшая воспитанница Смольного. Женщина должна сохранять достойную осанку. София всегда сохраняет.

Майор встал и обошёл её вокруг, сверля прозрачными глазами. Тоненькая, хрупкая фигурка в скромной белой блузке и чёрной штапельной юбочке в «татьянку», белые носочки на крошечных ножках. Длиннющая толстая коса ниже пояса. Волосы такие тёпло-каштановые, словно тёмный гречишный мёд, в лёгких завитушках на висках. И личико… Личико совсем детское… Да, типичная шпионка! Все они… невинными овечками прикидываются!

Эх, развалить бы её прямо здесь! Чтобы знала, что такая же, как и все, самая обыкновенная. Интеллигенция паскудная! Строит из себя фыфу, а задери юбку, так ничего там особенного нет, кроме обычной бабьей норы.

Майор вдруг ощутил сладкое подрагивание в штанах. Эх, как не кстати! Вот вчера, допрашивая крестьянку Дарью Пименову, он оттянулся на славу. Баба оказалась понятливой. Едва он подошёл вплотную, впериваясь жадным взглядом в большие дыни за блузкой, она выставила корму вперёд, приблизив её к его рукам. Майор без церемоний запустил ладонь под застёжку.

— Погодите, гражданин начальник, — хихикнула баба и, расстегнув пуговки, выпростала свои фрукты наружу.

— Иш, ты! Какая спелая, — засмеялся он и стал мять её груди, словно огромные комья сдобного теста. — Мужик-то давно что ли не пользовался? — спросил, от удовольствия закрывая глаза.

— Давно, — смешно раскрывая рот, согласилась Дарья. — Мужик еще лет пять как сгинул… Ни вдова, ни жена…

— Ой, так уж и не было никого, — хохотнул майор, продолжая скатывать пальцами шарики больших, налившихся словно вишни, сосков.

— Да, конечно, бывало, — Дарья смущённо прикрыла рот широкой ладошкой. — Как без этого? Я женщина, сами видите, справная…

И она, уже разомлевшая от его рук, начинала громко сопеть и подрагивать пышным задом. Ух! Майор быстро поставил её на ноги, развернул к себе широкой спиной и нагнул. Баба послушно порхнула юбку вверх. Мать честная! Портков на ней не было совсем.

— Ты что же, будто знала? — довольно облизнулся майор.

— Та нее… Мы в деревне портки не носим, — протянула Дарья с лёгким смешком.

Взору майора открывалось много вкусного. Большая округлая, словно из сказки, репа, вся белая и сдобная, как необъятный каравай свежего хлеба, плавно перетекала в пышные превеликие бёдра. Шурнув рукой между ними, ощутив тёплую липкость, майор растянулся в довольной улыбке. Он быстро вытащил свою распёртую кувалду и без лишних слов засадил её в мокрую мохнатую кобуру Дарьи. Баба охнула, задрожала и стала поверчиваться на нём, чуть поскуливая как-то по-щенячьи.

— Обопрись, обопрись руками о стол! — скомандовал майор. — Мне поднажать надо.

Она опять послушалась его. И Майор заходил шибче. Кобура у Дарьи была широкая, свободная, кувалда проваливалась легко. А ему очень хотелось тугости, чтоб сжало, обняло его со всех сторон. Впрочем, у Дарьи было другое преимущество — глубина. Он засаживал ей по самые свои шары, ударяя ими о мягкий, трясущийся, будто студень, зад. Майор делал это методично, изредка издавая крякающие звуки, словно и в самом деле забивал кол в землю. И только тихие стоны Дарьи да смачные хлюпанья раздираемой кобуры нарушали спокойную картину. Изрядно попотел Ругнов, окучивая плодородный чернозём спелой бабы.

И вдруг он забился в конвульсиях и выпустил в Дарью свой пар. Потом вынул кувалду, вытер о подол юбки, как ни в чём ни бывало застегнул штаны. Дарья тоже оправила юбку и посмотрела на него масляным взглядом светлых глаз.

— Ну, на сегодня всё, — строго заключил майор. — Допрос продолжим завтра. Лейтенант, увести!

Покачивая необъятным задом Дарья выплыла из кабинета.

Воспоминания о вчерашнем удовольствии пролили бальзам на душу майора, но заставили напрячься в другом, гораздо более значительном его месте. Там заныло, прямо засвербело. И эта маленькая интеллигентная жидовочка, всё больше раздражала майора. Но раскурочивать её сейчас он не хотел. Надо было выудить информацию. Он понимал, что даже под пытками она ничего не скажет. А значит… Значит надо было искать изощрённый подход. Сейчас же ему хотелось такой простой и тёплой Дарьи. Без заморочек и лишних слов. А с жидовочкой он ещё успеет позабавиться.

— Итак, София Марковна, расскажите о своём сотрудничестве с профессором Бибиковым Александром Ивановичем, — вдруг сказал майор.

Он опять сел за стол и уставился ей в глаза. София хотела отвести взгляд, но стальной холод будто приковал её. Она чувствовала, что её изучают, словно распластанную под микроскопом лягушку.

— Профессор — мой преподаватель… Он читал у нас лекции по литературе средневековой Европы, — стараясь говорить ровным голосом, ответила девушка.

— А говорил ли он в вашем присутствии на немецком языке? — последовал второй вопрос.

— Конечно, — София даже слегка удивилась. — Европейскую литературу нельзя представить без немецкой… И мы читали подлинники… В том числе и на немецком языке…

— Следовательно, — майор на секунду замолчал, опрокидывая в рот стакан с водой, — вы признаёте, что профессор вовлекал вас и других студентов в контрреволюционные разговоры, направленные против советского строя и государства?

— Да что за бред?! — София вскочила и возмущённо уставилась на следователя огромными тёмными глазами.

— А ну сидеть! — рявкнул он.

И когда она села, уже спокойно, со слащавой улыбкой заметил:

— Я не могу говорить бред, голубушка… Бред — это по части вашего брата-шпиона. Итак, я жду!

— Нет. Такие разговоры он с нами не вёл, — ответила София, стараясь взять себя в руки.

— В таком случае, что же он говорил? — последовал нелепый вопрос.

— Мы читали рыцарскую лирику, поэтов позднего средневековья… романтиков…

— Нет, — майор поморщился, — поконкретнее и ближе… ближе к нашему времени!

— Гёте, Кант, Шиллер… Гауф и братья Гримм… — перечисляла девушка, — правда это уже эпоха нового времени.

— Прекратите умничать! — каменные глаза колко метнулись, хлестнув девушку на расстоянии. — И всё это вы обсуждали на немецком?

— Да…

Майор что-то записал на листке.

— На сегодня вы свободны. Я вызову вас завтра. И советую подумать над тем, что вы мне сообщите, — он ухмыльнулся. — Лучше всё подписать. Вашего профессора уже никто и ничто не спасёт. Тем более, что он сам признал свою вину. Подумайте лучше о себе самой.

Потом он вновь «допрашивал» Дарью. Она медленно, как пава вплыла в кабинет, посмотрела на него выжидательным взглядом с паволокой.

— Давай, не томи уж, — рот майора растянулся в нетерпеливой улыбке.

— Так что делать-то? — будто не поняла баба.

— Рассупонивайся давай! — недовольно поморщился он. — Чего ещё? Мне с тобой лясы точить недосуг, много работы поважнее.

— Так всё снимать? — зарделась Дарья, точно девка.

— Да, да!

Ругнов с восторгом наблюдал, как она медленно сняла блузку, выпрастывая свои дыни, потом плавно качая бёдрами, стянула юбку. И, наконец, он увидел её всю. Пышное, белое тело, как пшеничная булка, разлеглось перед ним на маленьком диванчике. Дарья расшиперила крепкие короткие ноги, одной рукой приподнимая вислый живот. Улыбаясь, посмотрела на него своим масляным взглядом.

— Раздвинь, раздвинь поширше — попросил Ругнов, тыкая в неё своей кувалдой.

Его уже разрывало от нетерпения. Пухлые пальцы Дарьи раздвинули толстые складки её норы. Майор скоренько юркнул в неё и стал двигаться сразу очень быстро. Волосатая кобура Дарьи сильно текла, брызгая липким соком. Чавкающий звук звучал в унисон с повизгиваниями бабы. Дарья стала подмахивать необъятным задом, налитые гири Ругнова избивали её трясущуюся промежность.

И опят майор оттянулся на славу, выпуская в глубину мохнатого горячего пространства накопившийся стресс. На этот раз он дал ей облизать свой мокрый ствол. И она покорно обсосала остатки его и своей жидкости. Потом так же медленно оделась и ушла под конвоем.

На рассвете Софию опять привели на допрос. Вообще-то, она потеряла счёт времени. И только оказавшись вновь в этом сером кабинете, поняла, что рассвет едва принял эстафету у бесконечной ночи.

— Вот, посмотрите, вам знакома эта подпись, — майор без предисловий сунул ей протокол допроса.

— Да, — осторожно ответила девушка, отводя взгляд.

— Итак, вы подтверждаете, что эта подпись… — майор не договорил, выжидательно посмотрев на неё.

— Это подпись профессора Бибикова.

— Хорошо. Прекрасно! — просиял майор. — А теперь ознакомьтесь с текстом этого документа.

Через минуту София взглянула ему в лицо.

— Ну-с, вы понимаете, что ваш профессор всё признал? — вкрадчиво, с усмешкой спросил майор, сверля её колючим взглядом.

Девушка, опустив голову, молчала.

— Вам остаётся лишь подтвердить его слова… И вы будете свободны, — всё тем же вкрадчивым тоном продолжал майор.

И вдруг он быстро подошёл к ней, склонился к самому лицу и прошипел:

— Если ты сейчас не подпишешь, пожалеешь, что на свет родилась, сучка интеллигентская!

Он заметил, как она вздрогнула от его слов. Однако не проронив ни слова, подняла голову и пронзила его насквозь своим взглядом. На мгновение майору самому стало страшно. Что-то непонятное было в её глазах. В них он не видел страха. Обычного, такого привычного ему, того самого страха, который разливался из глаз всех, сидевших перед ним в этом кабинете. Даже Дарья его боялась. Её взор собакой ластился к нему, стараясь перевести его интерес в доступное ей русло. Сейчас же, наоборот, эта девчонка смотрела на него свысока, словно он был тифозной вошью.

— Да, — завопил майор, схватив её пальцами за лицо, сжав щёчки, — не хочешь по-хорошему, будет иначе! Нам прекрасно известно твоё происхождение! Подписывай, сука!

Ему до боли захотелось ударить её, сломить этот непокорный блеск в тёмных глазах. И он ударил по лицу. Одна пощёчина, вторая. А девчонка молчала, лишь закусив губы и чуть сощуривая по-кошачьи глаза. Внезапно рука, занесенная для новой пощёчины, остановилась, повисла в воздухе. И вдруг рванула на себя воротничок блузки. Мелкие пуговички, рассыпаясь, запрыгали по полу. Под блузкой оказалась белая комбинашка на тонких лямочках, по вырезу украшенная выбивкой. Ругнов в животном нетерпении рванул и эту деталь. Он срывал одежду с девушки, словно очищал кочан капусты. Блузка, комбинация, потом последовал беленький трогательный бюстгальтер.

И вот толстые короткие пальцы с побелевшими костяшками схватили маленькие упругие грудки, которые курносо торчали двумя притаившимися птенчиками. Нет, их первозданная свежесть не шла ни в какое сравнение с разбитостью Дарьиной бахчи. Ощутив себя первопроходцем, майор окончательно отдался животной похоти. Его перестал волновать взгляд девушки.

Впрочем, выражение её глаз изменилось, оно стало стеклянным. Казалось, София уже не видит ничего. Распахнув огромные чашечки чёрных глаз в опушке длинных густых ресниц, она напряглась, как струна, и всё так же сидела на самом краешке стула, будто сохраняла правильную осанку. Лишь красиво очерченные пухленькие губки стали белыми, и мертвенная бледность покрыла личико.

Контраст между белой кожей и потемневшими глазами придавал девушке что-то дьявольское. Ведьма! Правильно их раньше на костёр пускали! Жаль, ах, как жаль, что в наше время дозволена только пуля в затылок! Ну, ничего… ничего! Она ещё попляшет! Сейчас он сделает, наконец, с ней всё, что хочет! Она застонет под ним, заелозит кругленьким задом, задёргает своими стройными ножками! Он спасёт родину от этого отродья!

Руки майора наяривали птенчиков, безжалостно выкручивая набухшие клювики вершинок. Он сопел, покрывался потом, который уже начал заливать его лицо, штаны вздулись. И вдруг Ругнов одним движением опустил Софию на колени. Она сползла, как послушная марионетка, с повисшими плетями руками. Потом расстегнул ширинку и упёрся в губы девушке раздутой малиновой шайбой.

— Ну, сучка! Рот открой! — прошипел он, ехидно

ухмыляясь, с ненавистью глядя в белое, как бумага, личико. — Сейчас попробуешь вкус рабоче-крестьянской власти!

И он сам, сжав её щёчки, раскрыл ротик и пропихнул в него свой вздувшийся отбойник. Девушка замычала, тараща глаза, но майор поднажал и вошёл по самые гланды. Она начала задыхаться, а он стал начищивать этот мягкий тёпленький ротик. Майор елозил в нём туда-сюда, всё ускоряя свою скачку. И вскоре сработал курок, выстреливая в рот девушке. София закашлялась, выплюнула мерзкое содержимое, а потом её стошнило прямо на сапоги майора.

— Ах, ты, сука! Не понравилось?! Невкусно?! — заорал он, переступая в мутной луже. — Ничего! Придётся тебя распечатать! Небось, печать-то ещё не срывали?

Ругнов схватил девушку и швырнул на стол. Она попыталась вырваться, но он, намотав на руку длинную косу, просипел в самое лицо:

— Лучше не рыпайся, сволочь! Будет только хуже.

Потом разложил её на столе, навалившись всем свои весом, задрал юбочку и раздвинул ножки. Но она вырывалась, даже расцарапала ему лицо, а майор вдруг почувствовал, что начинает терять свою былую прыткость.

— Лейтенант! — закричал он.

Сибирцев появился по первому зову. Оторопело уставился на увиденную картину.

— Чего стоишь? Помоги! — скомандовал майор. — Зайди с другой стороны стола и придержи её за руки.

— Но… — протянул Сибирцев и затоптался на месте.

— Я кому говорю! Иначе она показания не даст!

Лейтенант послушно стал держать руки девушки. Она пыталась высвободить их, но безуспешно. Сдёрнув чулочки и трусики, майор ошалелел от вида маленького треугольничка коротко остриженных мелких тёмных кудряшек. Свежая, нетронутая девичья прелесть манила своей неизведанностью.

Майор опустил лицо между ножек и буквально впился губами в чистую мягкость. Как голодный вампир он стал вгрызаться в серединку. А потом, словно насытившись, Ругнов сходу протаранил распластанное под ним девичье тело. Разорвал тонкую пластину, ощутил, как попал в тугое тёплое пространство. Именно о таком мечтал он на днях, хлюпая в мохнатом болоте Дарьи. Ах, как ему хотелось, чтобы эта свеженькая сучка застонала, задвигалась под ним, словно прося пощады. Но нет, София лежала точно бревно. Её узкий проход будто сковало. Она сжала врезавшийся в неё бур майора, так, что у того перехватило дыхание. И ни стона, ни движения в хрупком теле. Ругнов сам вминался в её сердцевину, впиваясь пальцами в нежную попочку и не слыша в ответ ни звука. Только учуял запах крови. Юшки было много. (Специально для .оrg — ) Он сам никогда не видел такого. Но сейчас это не возбуждало. Майору хотелось звуков. Хотя бы тех щенячьих подвываний, которые он слышал от Дарьи. И ещё эти глаза… Они прожигали его насквозь своим застывшим, словно слепым взглядом.

— Стони! Стони, сука! — выдохнул майор, теряя терпение. Нууу! Не молчииии!

И вдруг она послушалась. Голосом, звонким, звенящим, как до предела натянутая струна, София заговорила по-немецки.

— Никак стихи читает?… — удивился лейтенант.

Майор уже ощущал конец, но как только девушка заговорила, он понял — с ним что-то не так. Внизу у него всё обмякло и повисло беспомощной верёвкой. Дочитав, София потеряла сознание.

— Ведьмаааа! Сукаааа! — заорал Ругнов.

Всю оставшуюся жизнь майор не мог. От этого он запил и был уволен из органов.

София сидела в кабинете перед следователем. Седовласый человек в гражданском, с интеллигентным лицом и внимательным взглядом под блестящими круглыми стёклами очков.

— Скажите, София Марковна, вы ведь читали Гёте?

Он задумчиво произнёс лермонтовский перевод:

Горные вершины

Спят во тьме ночной.

Тихие долины

Полны свежей мглой.

Не пылит дорога,

Не дрожат листы…

Подожди немного,

Отдохнешь и ты.

— Прекрасно… прекрасно… Но… почему на немецком? — спросил, внимательно глядя в глаза девушке.

— Не знаю… — она не отводила взгляд. — Просто… я не должна была закричать… И вспомнилось то, что профессор читал на своей последней лекции…

— Замечательно… — следователь черкнул что-то и, вставая из-за стола, сказал: — Вот, это пропуск… С вами свяжутся… А пока считайте себя в отпуске… Нам нужны специалисты с совершенным немецким.

Он протянул ей пропуск и пожал руку.

Внимание! Недавно на некоторых сайтах стали появляться копии моих рассказов без указания имени автора, размещённые без моего разрешиня. Обращаюсь к воозможным плагиаторам — ВСЕ МОИ ТЕКСТЫ ИМЕЮТ ЗАРЕГИСТРИРОВАННЫЕ АВТОРСКИЕ СВИДЕТЕЛЬСТВА! Плагиат преследуется по закону!