Мой любимый гей (окончание)

Прямо во фраке, его усадили в полицейскую машину и увезли. Гости были в шоке. Тео с огорченным лицом увел в дом мою рыдающую маму. Постояв, гости разошлись по домам.

«Будем считать, что свадьба была отложена», — примирительно сказал священник, упаковывая свои вещи.

Быстро скинув с себя наряд, в который так тщательно меня упаковывали, я взяла Тео, и мы поехали в полицию. Квадратный дядечка предъявил мне решение прокурора о взятии моего брата под стражу, и выписал мне повестку явиться на предварительное слушание.

Отсутствие объяснений меня не устроило. Я решила сама найти доказательства невиновности моего брата.

Отпустив Тео, я поехала на такси в клуб. Осмотр по-прежнему опечатанной гримерки ничего не дал, все было на своих местах, а если что-то и было подозрительным, это увезли копы.

Слона, то есть начальника охраны, уже отпустили, но он взял больничный и сидел дома. Я отправилась в закуток, где у нас всегда сидел кто-нибудь из охраны и стояли мониторы видеонаблюдения. К счастью, на пульте сидел парень, с которым у меня не было сложных отношений. Я обрисовала ситуацию, попросив у него видеозаписи полуторамесячной давности. Не знаю, что я хотела увидеть. Видимо, надеялась, что оно само кинется мне в глаза. Но, видно я не одарена внимательностью полицейских, которые в колеблющихся тенях, каких-то смазанных силуэтах что-то видят и находят.

Запись была отвратительной. Только внимательно вглядываясь, кое-как можно было угадать — кто это. Камеры ни в гримерках, ни в приват-комнатах, естественно, не стояли, они контролировали коридоры, лестницы и выходы из здания. Бесцельно потратив три часа, голодная, усталая я поплелась на кухню к Додо, сразу поставившему передо мной креманку с салатом, как только я присела за барную стойку. «Вчерашний?» — поинтересовалась я. «Обижаешь: позавчерашний», — ответил Додо.

— Ну, что у тебя там случилось? Ты ж вроде выходной брала. Как — никак свадьба — дело серьезное.

— Да вот, видишь, не позвала тебя, так она и не состоялась.

— Жених сбежал?

— Нет. Посаженного отца забрали копы.

— Брата?

— Да.

— Но у него вроде бы алиби.

— Видимо, недостаточное.

— Что хочешь делать?

— Найти улики.

— Играешь в копа?

— Нет, спасаю брата.

— Видеозаписи охранников смотрела?

— Да.

— Ну?

— Ничего такого. По коридору перед гримеркой Говарда все время ходили люди в тот день...

Додо пожевал губами, пожал плечами и сказал: «А в то время, когда Говарда...»

— Никто не входил кроме него, никто не выходил кроме него. Правда, заходил он на один раз больше.

«Может, посмотрим еще раз? Вместе», — предложил он.

На записи Говард выходил и входил в свою дверь множество раз в течение часа. То выглядывал, то курил, кого-то о чем-то спрашивал, кому-то махал. Вот, Шеф заходит в его гримерку, но Говард выглядывает вслед Шефу. Вот я пробегаю по коридору с бумагами. Хорошо, что мимо,... Вот мой брат дает прикурить Говарду, закуривает сам, о чем-то его спрашивает, заходит в его гримерку... и выходит один. Говард больше не появляется. Проходит два часа, двадцать минут, в гримерку к Говарду заглядывает Фил, и начинает истерику с заламыванием рук, хватанием себя за голову и всех проходящих — за лацканы. Всё, вот оно преступление — вот на основании чего копы взяли моего брата, а я сейчас сижу здесь, а не в номере для новобрачных, на коленях у Тео. Нет, единственное, во что я сейчас верила, это в то, что брат не убивал Говарда.

Иначе, почему он не скрылся с места преступления? Почему спокойно сидел в баре, ходил по клубу, общался со всеми? Может, я и не изучала криминалистику, но мне такое поведение преступника не кажется характерным.

К счастью, среди многочисленной родни Тео оказался адвокат, причем неплохой адвокат, который согласился защищать моего брата в долг, то есть деньги мы ему обязались выплатить с тех, что нам подарят на свадьбу (будет ли она теперь?). Тео привез его в тюрьму, на свидание к моему брату. Меня к нему не пустили.

— Что он вам сказал? — накинулась я на адвоката, когда уже в потемках, он вышел из ворот тюрьмы.

— Ничего такого, чего ты не знаешь. Что он — не виновен. Что, когда он уходил, Говард спокойно пил свой коктейль и болтал по телефону. Что у Говарда в тот день, как всегда, была масса народу.

— Но на видеозаписи он — последний, кто видел его живым.

— Ты уже и видео посмотрела? Умница — девочка! Надеюсь, ты мне его записала?

— Ну не специально вам, но да, записала на флешку.

— Хорошо. Давай сюда. Завтра созвонимся.

Дома меня ждал роскошный ужин, на который я даже не смогла посмотреть, так как всю дорогу думала о брате, и, когда доехала домой, уже была в состоянии истерики. Всё, что мне было сейчас нужно — это выплакаться.

Когда сил плакать уже не осталось, дверь в комнату тихонько открылась, и к моей спине прильнул Тео.

— Все будет хорошо, малышка.

— Думаешь?

— Уверен.

— Повернись ко мне, милая.

Повернувшись, я встретила его губы.

— И хоть ты еще не стала моей женой, но сегодня я буду любить тебя так, как полагается в первую брачную ночь.

Нежные поцелуи становились страстными, объятья — более крепкими. Я не хотела заниматься сейчас сексом, но вспомнив, как он расслабляет, подумала, что сейчас нуждаюсь в утешении. Сняв с меня всю одежду, он отнес меня в душ, где поставив под струи теплой воды, намылил с головы до ног. Когда все мыло было смыто, он вытер меня насухо, целуя каждый подвернувшийся участочек тела.

В кровати он взял крем, и сделал мне массаж. Когда он его закончил, я уже окончательно возбудилась. Да, секс с нежным, любящим тебя мужчиной — это нечто. Хотя бы ради этого, стоит выходить замуж.

А наутро нам позвонил его дядя — адвокат. Он просмотрел материалы дела и нашел множество не ясных моментов. В общем, освобождение моего брата и наша с Тео свадьба откладывалась на неопределенный срок.

Вычислить убийцу Говарда оказалось сложно. Чулки, которыми его задушили, были неизвестного происхождения, а убийца, видимо, был в перчатках. Но квадратный дядечка оказался профессионалом: под столиком была найдена шерстяная нитка. Я до сих пор не верю, как это по одной нитке можно узнать, что за одежда была, на кого одета, и даже какими он пользовался духами.

Случайно, один из официантов вспомнил, как через черный вход убегала какая-то дама, но ее никто не мог вспомнить.

На предварительное слушание пришли все работники клуба, даже уборщики, даже те, кого в тот день не было на работе.

— Объявляется слушание дела... (ну, и так далее и тому подобное).

— Подсудимый, встаньте. Признаете ли вы себя виновным?

— Нет, не признаю.

— К даче свидетельских показаний приглашается... (и далее по списку).

Чем дальше шло заседание, тем больше все вокруг нервничали. Курящие ребята то и дело выходили на крыльцо. Во время перерыва я только успела ободряюще улыбнуться брату, больше ничего не успела.

Я от нечего делать тупо рассматривала все и всех, кто меня окружал. Вон Додо то ли молится, то ли разговаривает сам с собой. Вот парень из охраны ковыряет в ухе. Вон Слон в сотый раз ощупывает свои карманы. И что он там ищет?! Но меня поразил... Шрек. Казалось, он застыл в позе отрешенности от внешнего мира, но по его сосредоточенному взгляду, мельчайших движениях в такт реплик окружающих, он показался мне чего-то ждущим. Фил сидел, как-то умещаясь на самом краешке стула, в состоянии, близком к обмороку (который у него и случился, когда его вызвали к барьеру).

И тут... в дверь вошел... Прибой. Как это мы про него забыли?! Действительно, он — единственный, кого не вызывали на допросы (а может, вызывали, я не знаю). И тут у Шрека такое отчаяние отразилось на лице, которое он попытался спрятать, опустив голову так низко, что задел носом, сложенные на коленях руки.

— Извините, опоздал.

Сержант, с укором посмотревший на него, из коридора заглянул в Зал заседаний, выкрикнул, что явился такой-то свидетель. Прибоя сразу же пригласили для дачи показаний.

— Господин судья, господа. Я утверждаю, что этот юноша абсолютно невиновен, так как я знаю, кто убил Говарда.

В зале поднялась волна охов и ахов.

— В тот день я работал как обычно. У меня много обязанностей, в отличие от некоторых. (Он выразительно посмотрел в сторону танцоров).

— Не отвлекайтесь, — попросил судья.

— Дело в том, видеозапись, которую вы выставляете в качестве вещественного доказательства — подделка.

— А кто её подделал?

— А вы спросите (он указал на Шрека) его, кем он работал до клуба.

— Кем вы работали до клуба?

Шрек встал и со вздохом ответил: — видеоинженером.

Все опять заохали.

— Если посмотрите запись за предыдущий день, то найдете тот кусочек записи, который он вставил в видеозапись дня убийства. Буквально три минутки.

— Откуда вы это знаете?

— Еще за неделю до убийства, я видел, как Шрек чинил монитор видеонаблюдения. Его действия не были похожи на действия непрофессионала. Я его еще спросил тогда: что он делает? На что он ответил мне, что чинит монитор, но я увидел переходник, который он дополнительно присоединил к видеорегистратору. Дело в том, что я сам — радиолюбитель, и в деле починки такой техники тоже разбираюсь. Зачем дополнительный USB — выход, когда и так все записывается в видеорегистраторе?

В тот день меня сильно разозлили. Дело в том, что Говард давно строил мне глазки и приглашал вступить с ним в связь. А мне тогда очень нравилась одна девушка, приходившая в наш клуб. Я уже хотел предложить ей близкие отношения. А Говард опозорил меня, назвав при ней гомосексуалистом. Я ничем не смог оправдаться. А позже я узнал, что она — лесбиянка, и мне все равно ничего не светило. В тот день, когда я решил, что поговорю с ним насчет его поступка, и вдруг от Шрека узнаю, что Говарду заплатили, чтобы меня развести с ней, какие-то там ее подруги. И, главное, ему же заплатили, чтобы уличить меня в гомосексуализме для какого-то там его друга, чтобы шантажом заставить вступить с этим другом в связь. На что они надеялись? Даже если бы стоял вопрос: лечь под кого-то или умереть, я выбрал бы — умереть.

Я нечаянно подслушал, как Говард треплется по телефону с заказчиком моего позора, и все понял, тогда я не выдержал и уволился со скандалом. Просто ушел. Уходя по коридору к черному входу, я увидел, как от Говарда опрометью выскочила какая-то дама и, пробежав мимо меня, впрыгнула в машину, и уехала. Я стоял за углом коридорчика в туалет, и она меня не увидела. Потом я увидел Шрека, который зачем-то выслал охранника из аппаратной в зал. Причем вел он себя странно, все время оглядывался. Но меня тогда это не насторожило, я был зол на всех, и торопился скорее уйти из бара. Потом сестра подсудимого случайно обронила, что последним в комнату к Говарду заходил ее брат. Но это — неправда. Ее брат был у Шефа, когда я, относя мусор, возвращался и подслушал разговор Говарда (почему-то в коридоре именно в тот момент никого не было). А потом, когда совсем уходил, пробежала эта дама.

Судья сказал: «Включите запись видеонаблюдения. Тот момент, пожалуйста, когда этот человек, как он утверждает, уходил через черный вход из клуба». Долго искали этот момент на пленке, даже прокрутили ее туда и сюда два раза. Но... Прибоя на ней не было.

«Суд удаляется на совещание», — процедил судья.

После получасового перерыва, когда все изнервничались настолько, что закурили все, даже кто никогда не курил.

«Ввиду новых обстоятельств, слушание по делу об этом странном убийстве откладывается назавтра».

А назавтра первым пригласили свидетельствовать Шрека.

— Слушаем вас. Что вы делали в аппаратной в день убийства?

— Скрывал улики.

— ... ?

— Дело в том, что мой бывший зять — большая сволочь.

— Кто?!

— Говард — мой зять. Он обокрал мою сестру, забрал все драгоценности и деньги, и бросил одну с ребенком, когда она за неделю до этого переписала на него все свое имущество.

— Как он мог быть вашим зятем?

— Так, как и любой другой мужчина. Они были женаты два года. Сестра умоляла на коленях не подавать на него в полицию, но я подал, и мне вернули мое заявление по непонятной для меня причине. Может, потому что судья тоже была женщиной, посещавшей наш клуб? Может кто-то хотел отомстить моей сестре за то, что она владела им целых два года?

Сестра хотела поговорить с мужем, вернуть его, ей не нужны были ни украденные деньги, ни драгоценности. Она хотела вернуть его самого. Но он оказался не только подлецом, но и гомосексуалистом, вернее бисексуалом. Такого она уже не смогла пережить. Я понял, что она готовит его убийство, и не смог ее отговорить. Поэтому, насколько смог — покрыл ее преступление. Кто знал, что этот «правдолюб» именно в этот день решит уволиться.

Мне все равно, сажайте меня, делайте, что хотите, но умоляю присяжных заседателей, помиловать мою сестру: моей племяннице на следующей неделе только год исполнится.

Он опустил голову, чтобы никому не смотреть в глаза. Стояла гробовая тишина.

«Прошу присяжных удалится для принятия решения», — наконец, промолвил судья.

В их решении уже никто не сомневался, поэтому последние слова старшины потонули в общем шуме голосов, выражающих одобрение и облегчение.

Угадайте, кто первый кинулся обнимать моего брата? Конечно, я!

Послесловие (наконец-то!)

Все произошло так, как и должно было быть. Свадьба была пышной, гостей было столько, что у меня вскоре все в голове перепуталось: кто, чей родственник. Были все работники клуба, и наш улыбающийся Шеф. Додо был единственный, кто не улыбался, ему не понравились ни свадебный торт, ни угощение, ни оформление стола. Он ворчал всю дорогу, что он сделал бы все лучше.

Естественно, что с приглашением на свадьбу на стол к Шефу легло и заявление о моем увольнении. Он отнюдь удивлен не был.

Естественно, свадебное путешествие мы отложили. Тео уже ждали на новом месте работы. Но он обещал в ближайший отпуск вывезти меня в горы, позаниматься альпинизмом (если я к тому времени еще не забеременею). Нам надарили много денег, которых теперь вполне хватило и на штраф, и на адвоката, и даже на мелкие расходы по покрытию убытков от близнецов (все-таки они что-то там разбили).

Когда нас просили поцеловаться, почему-то целовались все, а не только мы с Тео.

Когда я на минутку осталась одна, брат подвел ко мне красивую женщину.

— Познакомься, это — моя мама.

— Очень приятно.

Я во все глаза рассматривала эту даму. Моложавая, с такими же глазами, как у моего брата, в дорогом летнем костюме, она была неотразима.

— Знаешь, милый, — обратилась я к брату. — Ты правильно сделал, что бросил хореографическое отделение. Твои стихи изумительны! Я уже договорилась со свояком Тео, тебя напечатают в новом номере его газеты.

— ... ?!

— Ты скрывал, что пишешь стихи, лучше, чем танцуешь? — удивилась его мама.

— Мам, ты будешь мною гордиться.

— Ну, а со своей девушкой ты меня, когда познакомишь?

— Не обижайся, мам, но единственная девушка, которую я мог бы тебе представить, сейчас выходит замуж за другого.

— За кого это?

— За жениха моей сестры.

Пусть это пока будет нашей тайной, пусть она лучше считает, что у нас был несчастный роман, после которого он не может смотреть на других девушек, чем узнает, что никогда не станет бабушкой. Хотя кто его знает